13. Здравствуй, Обводный!
Глядя на мир, нельзя не удивляться
О том, как должна измениться моя служба в отделе эксплуатации Минно-торпедного института я особенно не задумывался. Предполагал, что изменится не суть, а только масштабы работы. К Тихоокеанскому флоту прибавятся еще три. Силенок и знаний должно было хватить. Особых научных заготовок революционного типа у меня не было, писать диссертацию не собирался. Знал, что будет некогда. Перед моим переводом как раз в отделе эксплуатации происходила смена власти. Институт в начальники двигал тебя, а Петров настойчиво рекомендовал меня. Я, конечно, не мог игнорировать твой, к тому времени уже пятилетний опыт службы в институте и заявил Петрову, что согласен только к тебе в старпомы. Так и получилось.
В Минно-торпедный институт на Обводный канал я прибыл, когда мне было почти 45 лет, в звании капитана 2-го ранга. По большому счету, мне можно было бы сказать: «Спасибо за службу. До свидания». Капитаны 2-го ранга служат до 45. Ну, еще год-другой в утешение за заслуги. Представляю сложности, которые возникли у Станислава Петрова с моим переводом. Но он сумел решить этот вопрос. Тем более, что перевод был произведен приказом не Главкома ВМФ, а министра обороны. О преимуществах этой тонкости я узнал позднее, когда спустя три года получил сверхмалогабаритную квартиру. Иначе жил бы я с семьей в комнате коммунальной квартиры своих родителей с объявлением на входной двери «Бозин — 5 звонков» Дальше начинались мои сложности. Для начала, помнится, «прописался» в ресторане «Невский» на сумму оклада по новой должности. Ты был таким начальником, который вполне может обойтись и без заместителя. Не назойливым. Для начала выделил в общем-то знакомый мне участок работы:: «Иди на флоты, завоевывай авторитет. Это тебе не во флотском арсенале. Да и смотрят на тебя совсем по иному — наука. Но, помимо всего прочего, ты уже и политик. Должен знать, как решался вопрос до тебя, лишнего не обещать, необходимое реализовывать немедленно».
Для начала я был командирован на Северный флот. Проехал по базам, познакомился со специалистами. Поучаствовал в приготовлении оружия. Состоялся полезный обмен опытом. Перед отъездом зашел в МТУ.
— О! На ловца и зверь бежит! — начальник МТУ, контр-адмирал Емелин Геннадий Валентинович, завел меня в кабинет. — Завтра нужно в Полярный. Возвращается лодка с моря. Две торпеды всплыли в точке залпа. Флагманский минер эскадры. Евгений Константинович Пензин, был на стрельбе, все расскажет. Разберись.
Утром я в Полярном. Прохожу в цех приготовления. Знакомимся.
— Вот две телеуправляемых самонаводящихся торпеды. Обе всплыли в точке залпа.
— Покажи автограммы!
Показывает. Смотрю. Все ясно. Малогабаритные креновыравнивающие приборы установлены неправильно. Нашел на стеллаже прибор, объясняю, как его нужно ставить: «Там надпись „Верх“, тут стрелка, значит, верх», — показываю Пензину. Вроде все ясно. Вскрываем приборную горловину. Добраться до креновыравнивающего прибора не просто сложно, а даже очень. Но правильность постановки можно увидеть, соответственно, организовав и выбрав соответствующую позицию. «Посмотри», — говорю Пензину. Смотрит — «наоборот стоит», — кричит как-то радостно, что дальше разбираться не надо. У второй торпеды то же самое: «Действует одна преступная рука». Осмотрел боевую торпеду и уже мрачно: «Тоже наоборот». — «Ладно, Женя, следствие я проводить не буду. Сам разберешься». — «Да, конечно, и незамедлительно». Помощник флагмина уже давал команду о выгрузке с лодок по одной боевой торпеде для контрольного осмотра. Тем временем, взгляд у меня остановился на торпеде САЭТ–60М, приготовленной к выдаче на подводную лодку. «Погладил» взглядом туда-сюда корпус, вижу, одна из пробок крепления батареи одноразового действия сидит не заподлицо с корпусом, а утоплена на пару миллиметров ниже. Как-никак семь лет в ОТК кое-что значит. Ясно, поставлена без прокладки. Батарейное отделение негерметично, тем более, оно с батареей не проверяется. При повышении давления в отсеке возможна заливка батареи. Неприятностей не оберешься. Объясняю флагмину. Но Женя не сдается. Подзывает матроса, снимает пробку. Прокладки нет.
— Ясно. Ты мне дальше не рассказывай, мне все ясно, но как ты определил, что здесь нет прокладки?
— У меня острое зрение, и зрение это-профессиональное. Семь лет в ОТК не проходят бесследно. Давай, пока я здесь, что-нибудь еще у тебя посмотрю:
— Пойдем в цех кислородных торпед.
Приходим. Приготовлена к подаче практическая торпеда 53–65К. Осматриваю. Взгляд зацепился за заглушку прибора потопления. Выходит за обводы почти на полмиллиметра. «Женя, — говорю, — прибор потопления собран неправильно. Последствия не категоричны, в рамках вероятностей, но у торпеды ничего не должно выпирать. Углубляться тоже ничего не должно, как только что мы выяснили. Для этого их калибруют». Ответственный за приготовление капитан 3-го ранга Давид Раксин возмутился, так не хотелось ему сливать воду и снова проверять ПЗО. Но Пензин был непреклонен. Воду слили, прибор сняли, посмотрели изнутри, убедились, приоткрыли рты, помолчали и стали делать, что надо и как надо. Итак, здесь я деловым авторитетом обзавелся. Вышли на воздух. Разговорились. Вспомнили тебя. Ты же с ним в Академии учился. Друзья. Захотелось пошутить. «Женя, ты, я слышал, в Академию собираешься. Начальником кафедры». — «Да». «В былые годы отсюда чаще на Литейный, 4 брали, чем на Ушаковскую набережную». Посмеялись. В МТУ я позвонил и доложил только по ТЭСТам… Так довелось мне «благословить» перед назначением двух начальников кафедры — Валентина Ковтуна и вот теперь и Женю Пензина.
Представление о том, чем занимаются в институте, у всех у нас в свое время было туманным. Потому-то и принес Ларион с собой в первый день не подводивший его «Курс математического анализа» и толстую амбарную книгу для черновых записей. Он, кажется, полагал, что здесь поутру на свежую голову составляют дифференциальные уравнения, к обеду извлекают корни, ну а к вечеру, уставшие, определяют логарифмы. О терминах «Научное сопровождение разработки» и «Научная эксплуатация оружия» мы были наслышаны. Но, глядя на стареющих научных сотрудников института, помогавших нам на флотах, мы не сомневались в собственных силах, в том, что тоже можем справиться. Особенно по вопросам эксплуатации оружия. Но я рассчитывал на его научный потенциал. Из титулованных инженеров в отделе было только двое — кандидат технических наук Валентин Фещенко, выпускник Корабелки — с флотским стажем и Вадим Сапелов, лауреат Ленинской премии из окружения Кокрякова. Остальные были исключительно практиками, знатоками торпед. Потому отдел постоянно подвергался критике со стороны маститых ученых. Они на всех совещаниях подолгу и озабоченно останавливались на отсутствии роста научных кадров. Состязание с американцами шло по широкому фронту: по моральному облику, по скорости, дальности, глубине хода и высоте полета всего плавающего и летающего, по числу ученых на душу населения, по числу изобретений на отдельно взятую голову, по числу статей на каждую правую руку и числу докладов на каждый говорящий рот. По этим показателям оценивались работы коллективов. Никуда не денешься. Но вскоре я понял, что сколько волка ни корми, он все время на флот смотрит. Ларион еще некоторое время потранспортировал ученые книги туда-сюда по набережной Обводного канала, а затем напросился в ознакомительную поездку на Северный флот.
К этому времени Станислав Павлович Петров развил энергичную планомерную деятельность по повышению надежности практических торпед. Он был неутомим и результативен. Технические совещания с участием флотских специалистов и руководства Главка Минсудпрома следовали одно за другим. Он привнес в вопросы эксплуатации то, чего здесь давно не хватало: «высокого уровня» и оперативности решений. Более эффективно заработал механизм реализации предложений специалистов флотов. Если ранее это были усилия офицеров торпедного отдела УПВ: Вязникова, Зуйкова и других, то теперь в этот процесс
