неожиданности взвизгнула.
– Что это? – удивилась я, тыча пальцем в красную клетку.
– Мотя, – усмехнулся Павел.
– Как Мотя? – ахнула я. – Живой?
– Пока живой. Военный трофей.
– Господи боже мой, – только и смогла сказать я. Естественно, у меня возникла бездна вопросов, но задать я их не успела: мы тормозили возле металлических ворот. Никто нас не встретил. Гиви прошел к калитке, отпер ее ключом и ворота распахнул. Мы въехали во двор очередной дачи, а я поразилась: сколько у нас всяких неизведанных мест. Чьи это владения, интересно? Дом был так себе: здоровенная уродина с казенной мебелью. Мужики выволокли Мотю и сумку с провизией. Сумке я порадовалась, потому что поужинать не пришлось, а есть очень хотелось. Одеяло с Моти стащили. Выглядел он хуже не бывает: лицо серое, глаза красные, рот перекошен, и трясет его так, точно он отбойным молотком орудует. Рот у него был какой-то тряпкой стянут.
Его на стул посадили, Витек потрепал Мотю по плечу и сказал:
– Ты отдохни немного, помечтай, а мы прикинем, что бы такого интересного с тобой сделать. Юлька, может, ты чего придумаешь?
– Ну уж нет. Пытарь я никудышный. Желудок слабый.
– Нам переговорить надо, – серьезно сказал Павел. – А ты его посторожи. Хоть он никакой и уже успел в штаны наложить, оставлять его без присмотра ни к чему. Держи пистолет, начнет дергаться, засвети в лобешник.
Я попробовала возмутиться:
– Чего это я его сторожить должна? И что это у вас от меня за секреты? С чего это вдруг? И потом, я есть хочу.
– Так все равно еще ничего не готово. Думаю, ты мне в такой малости не откажешь и возражать не будешь. – И они ушли, пока я все еще соображала, возражаю я или нет. Я все-таки высунулась вслед за ними и полюбопытствовала:
– А что мы с ним делать-то будем?
– Вот сейчас и решим. Для начала поспрашаем.
– Павел, ты ведь ничего такого, – грозно начала я, – в гестапо я играть не буду. Понял? И тебе не дам. Я даже думать не хочу, что ты можешь…
– Какое гестапо, Юлька? Мы ж не звери. Спустим с него шкуру и домой отпустим.
– Мне твои шутки не нравятся.
– Ладно, убьем вполне цивилизованно, по-людски. Устраивает?
– Павел, – укоризненно сказала я, но он меня перебил:
– Да уйди ты наконец.
– Не ори на меня, – решила я обидеться.
– Я тебе где велел быть? Иди, пока я добрый.
– Хоть Мотя и подлец, – начала я, тут Витек влез неожиданно:
– В гестапо Мишка любил играть. Да вот отыгрался…
– Вы долго будете базарить? – начал злиться Павел.
– А как вы его поймали? – спросила я.
– Гиви, выкинь ее отсюда. Она до завтра будет вопросы задавать.
– Не надо меня выкидывать. Я сама уйду. – Павла злить не следовало. Я вернулась к Моте.
Смотреть на него желания не было, и я в сторонке уселась на диване и томилась. Мотя вдруг стал каким-то синим и еще больше задергался. Тут я сообразила, что его, видимо, тошнит, и к двери кинулась.
– Павел, – позвала, – рот ему освободи. Ему плохо.
– Да хорошо ему, хорошо.
– Он же захлебнется.
– Подходящая смерть для такой свиньи.
– Как хочешь, а тряпку я сниму.
– Он матерится так, что уши вянут.
Материться Мотя не стал, может, просто не мог. Его долго рвало. Я ведро нашла, но пока искала, Мотя уже голову назад откинул, часто-часто дыша.
– Конечно, не очень красиво с твоей стороны пачкать пол в чужом доме, – заметила я, – но, пожалуй, не один ты виноват.
Воняло премерзко. Я подумала, что мне здесь жить, хоть и недолго, выходило, что придется все здесь убрать. Я за тряпкой сходила. Мотя к этому времени совсем оправился и заговорил. Ничего интересного. Мне это быстро надоело, я на него тряпкой замахнулась и пригрозила:
– Будешь гадости говорить, позову Гиви, он тебе опять кляп затолкает.
