Джонни, беги на дальний луг, скажи отцу, пусть возвращается, скажи, я за ним послала». И на глазах у Кэмпбеллов мальчик выбежал за дверь. Они знали, что я очень опасный человек. Но никто не сказал им, что я маленький, а если и сказал, они не поверили.
— Мальчик тебя позвал? — спросил Калум.
— Это был не мальчик, — сказал я, — а я сам, вот кто. Я вышел за дверь и был таков.
Калум рассмеялся:
— А почему Кэмпбеллы на тебя охотились?
— По недоразумению. Они считали, что коровы принадлежат им. А я считал, что их право собственности закончилось в ночь, когда коровы ушли со мной за холмы.
— Подожди тут, — сказал юный Макиннес.
Я сел недалеко от ручья и стал рассматривать дом. Немаленький был дом, больше похожий на жилье лекаря или законника, а не того, кто промышляет разбоем. На земле валялись камешки, я собрал их в кучу и принялся бросать в ручей. У меня меткий глаз, и мне нравилось издали попадать в цель. Я забросил сто камней, когда мальчик наконец вернулся в сопровождении высокого мужчины с пружинистой походкой. Волосы с проседью, лицо удлиненное, похоже на волчью морду. Я знал, что в тех холмах волки давно не водились, и медведи тоже.
— Доброго вам дня, — сказал я.
Он ничего не ответил, только глянул на меня. Я привык к таким взглядам.
— Я ищу Калума Макиннеса. Если это вы, так и скажите. Если не вы — не тяните, я пойду своей дорогой.
— Какое у вас к нему дело?
— Хочу нанять его в проводники.
— А куда вас надо вести?
Я уставился на него.
— Так просто и не скажешь… Многие не верят, что такое место существует. На Туманном острове есть пещера.
Он помолчал. Потом сказал:
— Калум, иди в дом.
— Но па…
— Скажи матери, пусть даст тебе лекарство. Ты его любишь. Иди.
На лице мальчика сменяли друг друга удивление, голод, радость. Он повернулся и рванул к дому.
Калум Макиннес спросил:
— Кто вас сюда прислал?
Я указал на ручей, что журчал между нами, спускаясь вниз по холму.
— Что это? — спросил я.
— Вода, — ответил он.
— Говорят, на том берегу есть король, — сказал я.
Тогда я совсем не знал Калума, да и не успел узнать его лучше, но глаза его стали осторожными, а голова склонилась набок.
— Как мне убедиться, что вы тот, за кого себя выдаете?
— Я ничего не утверждаю, — сказал я. — Но некоторые утверждают, что на Туманном острове есть пещера, а вы знаете к ней путь.
— Я не скажу вам, где она.
— Я и не собирался спрашивать. Мне нужен проводник. Вдвоем идти безопаснее.
Он смерил меня взглядом, и я ждал шутки о своем росте, но ее не последовало, и я был ему за это благодарен. Он просто сказал:
— Когда мы доберемся до пещеры, я входить в нее не стану. Будете выносить золото сами.
Я ответил:
— Как скажете.
— Берите столько, сколько унесете. Я к нему не прикоснусь. Но я вас отведу.
— Вы получите за труды хорошие деньги. — Я полез за пазуху и протянул ему мешочек. — Это за то, что вы меня туда отведете. И другой, в два раза больше, по возвращении.
Он насыпал из мешочка монет на свою огромную ладонь и кивнул.
— Серебро. Отлично. Хочу попрощаться с женой и сыном.
— Вам не надо собираться?
— В юности я промышлял разбоем, а разбойники ходят налегке. Возьму разве веревку, для гор. — Он похлопал по кинжалу, висевшему на поясе, и вернулся в свой выбеленный дом. Его жену я так и не увидел — ни тогда, ни после. Не знаю, какого цвета у нее волосы.
Я побросал в ручей еще с полсотни камней, и наконец он вернулся с мотком веревки на плече, и мы двинулись прочь от дома, слишком большого для разбойника. Мы шли на запад.
Горы между большой землей и побережьем похожи на растущие холмы, издали они нежные, багровые и туманные, как облака. Они зовут и манят. Это медленные горы, на такие легко подниматься, словно на пригорок, зато на это уходит целый день, а то и больше. Мы шли все вверх и вверх и к концу дня совсем окоченели.
На вершинах над нами белел снег, хотя дело было в разгар лета.
В тот первый день мы не сказали друг другу ни слова. Нам нечего было сказать. Мы знали, куда идем.
Мы разожгли костер из овечьих катышков и веток боярышника, вскипятили воду и навели себе кашу — каждый бросил в кастрюльку по горсти овса и щепотке соли. Горсть Калума была огромной, а моя совсем небольшой.
Он усмехнулся:
— Надеюсь, тебе половину не одолеть.
Я ответил, что да, не одолеть, и не солгал, ведь ем я меньше, чем мужчина обычного роста. По мне, это хорошо, я могу прокормиться в чаще орехами и ягодами, что большого человека от голода не спасет.
Тропа вилась по горам, почти никого не встречая. Однажды нам попался лудильщик с ослом, нагруженным старыми кастрюлями. Осла вела девушка; она было улыбнулась мне, решив, что я ребенок, а рассмотрев ближе, насупилась и бросила бы в меня камнем, если бы лудильщик не стегнул ее хлыстом, которым погонял осла. Еще мы обогнали старуху и мужчину, ее внука. Старуха сказала, они идут домой из- за гор. Мы поели с ними, и старуха сообщила, что ходила на роды своего первого правнука и что все прошло удачно. Она предложила предсказать нам судьбу по линиям на ладонях, если мы позолотим ей ручку. Я насыпал старой перечнице муки грубого помола, и она посмотрела на мою руку.
— Я вижу смерть в твоем прошлом и твоем будущем.
— Смерть ждет нас всех, — ответил я.
Она замолчала. Мы сидели на самом высокогорье, где даже летние ветра дышат стужей, где они воют, стегают и в клочья раздирают воздух.
— На дереве была женщина. Теперь будет мужчина.
Я спросил:
— Это что-нибудь значит для меня?
— Возможно будет значить, — ответила старуха. — Остерегайся золота. Серебро никогда тебе не навредит.
И больше ничего мне не сказала.
— Твоя ладонь обожжена, — обратилась она к Калуму Макиннесу. Он молча кивнул. — Дай тогда другую руку, левую. — Он так и сделал. Она всмотрелась в его ладонь. — Ты возвращаешься туда, откуда начал. Ты будешь выше многих. И тебя не ждет могила там, куда ты идешь.
— То есть я не умру? — переспросил он.
— Такова судьба, написанная на левой руке. Я знаю только то, что сказала, не больше.
Она знала больше. Я понял это по ее лицу.
