в такой форме, которая, как заявил О'Мира одному из чиновников, 'при разнице наших с ним положений ставит меня в самое затруднительное положение'. Эти благородные слова и стоили ему карьеры!'
Но император сделал так, что слова доктора стали известны и в Лондоне. И через пару месяцев Его Величество позвал Монтолона, Бертрана и меня и сказал: 'Вот вам первый результат истории с О'Мира. Теперь англичане больше всего боятся, что я умру. Ибо вся Европа тотчас обвинит их в моей смерти. Поэтому, как сообщил мне Киприани, из Лондона прибыла депеша с выговором 'животному' . Так что мне остается только умереть, чтобы добить моих тюремщиков'. И он засмеялся.
И действительно, после этого режим явно смягчился - императору разрешили большие прогулки. Помню, во время одной из них мы наткнулись на прелестное поместье километрах в трех от Джеймстауна. Оно принадлежало одному из отставных высших чиновников Ост-Индской компании. Ковер из тропических цветов, целый ботанический сад из всевозможных деревьев. Я поскакал к дому и попросил от имени государя дозволения отдохнуть в саду. Чиновник с восторгом согласился и вышел сам встретить нашу кавалькаду. Он проводил нас к очаровательной поляне у родника. Здесь мы разбили бивак и славно позавтракали. Во время еды император, конечно же, принялся оживленно беседовать с хозяином в своей обычной манере - набрасываясь с вопросами на нового человека.
Когда мы уезжали, я пошел поблагодарить хозяина. И тот сказал мне: 'Ваш генерал - само очарование. Но я не могу не удивляться его полноте... Как старый врач, я хочу предупредить - это очень опасно. Он болезненно тучный. Тучный и круглый, как китайский боров. У него еще много энергии, но, боюсь, слухи о его болезни не сильно преувеличены'. Пока я все это выслушивал, император молодецки вскочил на лошадь, тронул ее с места... и вдруг спешился. И я увидел, как его под руки ведут к экипажу, который по решению врачей теперь всегда нас сопровождал.
Я решил, что он, как обычно, притворяется... У него был звериный слух, и, хотя мы с англичанином говорили на значительном расстоянии, он мог нас услышать и тут же показать, как он болен. Но в экипаже у него началась сильнейшая рвота. И я понял - это уже не было притворством...
Бедный император! Ему по-прежнему казалось, что он играет, а между тем... он и в самом деле был очень болен. Он стремительно жирел, у него совсем отвисли щеки, и теперь после еды часто бывала рвота. Я осмелился сказать, что ему не худо бы серьезно поговорить с доктором. Он рассмеялся и вдруг очень серьезно ответил: 'Единственно порядочного врача они выслали, а эти - отравители. Неужели вы не поняли - меня травят. Вы же видите, как я изменился. Но, надеюсь, это выяснится после моей смерти...'
Однако как они могли его травить? Я позвал графа Монтолона, который был у нас за управителя дома, сообщил ему слова государя, и мы обсудили положение. Монтолон сказал, что император уже не раз ему говорил об отравлении, но этого быть не может. Мы едим одну еду, император все время на глазах... Однако Монтолон согласился: что-то происходит, государь наш всё меньше играет в болезнь и всё больше болеет. Обсудив все варианты, мы оба пришли к единому выводу: это могло быть только вино! Он пьет свое вино, не доверяя англичанам. Ему привозили вино специально из Алжира. А ключ от винного погреба находился... у Киприани!
Проклятье! Опять Киприани! Конечно, мы вспомнили рассказ Гурго о лжешпионе... И я сказал: 'А если он... обманывает императора?!'
С этой минуты я не спускал глаз с проклятого корсиканца... Перед тем как он спускался в погреб, мы с графом Монтолоном прятались там за бочками и наваленной конской сбруей... И вот однажды корабль привез для императора вино из Алжира. Мы, как всегда, заняли свой наблюдательный пункт. Появился Киприани... И мы увидели, как он неторопливо открывает бутылку за бутылкой только что привезенного алжирского вина и... что-то подливает!
Я первым выскочил из укрытия. Но Киприани, увидев меня, совсем не смутился, а как-то зло спросил, что я тут делаю. Вышедший из укрытия следом за мной граф сурово спросил его о том же. Киприани засмеялся и ответил: 'Доливаю воду в вино по приказанию императора'. Монтолон тотчас поднялся наверх и все рассказал императору. 'Совершенно верно, - сказал государь, - я велел ему сделать это'.
И тогда мы решились... Мы тайно перелили вино из бутылок императора в общие и начали потчевать им Киприани. Корсиканец в отличие от императора обожал выпить. И пил вино бокалами.
Маршан остановился и усмехнулся.
- И что же? - не выдержал я.
- Не догадались? Он вскоре умер!.. Через месяц после его смерти остров покидала Альбина Монтолон, и мы получили окончательное подтверждение. Император был с ней очень сух и даже не пошел проводить. Он сказался больным и наблюдал через ставни, как она и ее дети садятся в экипаж. В последнее время он делил ее с молодым английским офицером Бэзилом Джексоном - об этом при мне императору сообщил Киприани. И император тогда сказал: 'Она мне больше не нужна... интриганка, ссорившая меня со всеми и отдающая сердце только за выгоду...' Но все равно передал ей весьма кругленькую сумму... А ее муж, граф Монтолон, как вы знаете, остался... К чему я это рассказываю? Уже садясь в экипаж, Альбина вспомнила, что забыла отдать книгу, которую взяла почитать... На титульном листе ее было написано имя владельца Киприани. Это была книга... о знаменитой отравительнице, маркизе Мадлен де Бренвийе, которая постепенно, малыми дозами мышьяка убила отца и обоих братьев, чтобы завладеть их состоянием. На страницах, где цитировались допросы маркизы и шла речь о дозах мышьяка, были многочисленные пометки Киприани. В книге были подробно описаны симптомы отравления мышьяком: рвота, головные боли, сильный озноб - всё, что император испытывал в последние дни!.. Да, Киприани умер, но дело, видимо, было сделано. Англичане купили мерзавца!
Чтобы у потомков не было сомнений в преступлении, я начал вести дневник болезни императора. Он оказался дневником его смерти...
Маршан вынул из портфеля тетрадь.
- Я попытаюсь напечатать его в своих воспоминаниях. Но, если они не выйдут, я уступлю его вам...
Вчера Маршан передал мне свой дневник, точнее - последние страницы. Привожу полностью эти страницы и наш разговор (я читал дневник в его присутствии).
'30 я н в а р я 1 8 2 1 г о д а. Кашель, почти прозрачные потухшие глаза, постоянная жажда, боли в желудке.
3 ф е в р а л я. Император в плачевном состоянии.
4 ф е в р а л я. Состояние не изменилось - глубокая печаль...
2 6 ф е в р а л я. Он окончательно слег. Сухой кашель, рвота, жжение в кишечнике...
1 7 м а р т а. Английский врач Антомарки, конечно же, заявляет: 'Болезнь, которой страдает генерал Бонапарт, вызвана особенностями климата(!), и симптомы ее крайне опасны!' Почему-то ни у кого из нас климат болезнь не вызвал! А у императора - вызвал! Но попробовал бы этот врач сказать что-то другое!..
2 0 м а р т а. Антомарки все время дает ему рвотное и ставит клизмы. Вчера император жаловался: 'Когда приступ - мне кажется, что в животе у меня режут бритвой'.
2 3 м а р т а. Обострение лихорадки. Ледяной холод в брюшной полости.
3 0 м а р т а. Губернатор потребовал показать ему императора. Англичане его не видели целых 12 дней - он не выходит на улицу. Чтобы не было скандала, я пошел на обычный компромисс - после клизмы императора посадили у окна, и я немного приоткрыл ставни. И губернатор увидел императора, который, опираясь на доктора, возвращался в свою комнату...
1 5 а п р е л я. Простыни в рвоте и... чернилах - император продолжает работать. Просит Бертрана читать ему вслух любимые 'Записки о Галльской войне' и сегодня продиктовал дополнение к главе о военных походах Цезаря... Врачу Антомарки при осмотре приходится терпеть все, что терпел О'Мира, слушать, как император клянет англичан и сулит им ужасную революцию. 'Ваши олигархи все одинаковы - наглые, пока командуют, трусливые, когда опасность!.. Это они убили меня!'
2 1 а п р е л я. Император позвал аббата Виньялли. Они долго говорили о Боге. 'Я родился католиком, исповедую католическую религию и хочу воспользоваться обязанностями, которые она предписывает, и благодеяниями, которые она предоставляет'. Дал аббату указания относительно своего отпевания: 'Вы должны строго выполнить то, что положено, пока я не буду предан земле'. Аббат оставил ему Библию, которую император теперь читает каждый день. После ухода аббата он сказал доктору Антомарки: 'Можно ли сомневаться в существовании Господа, если все во
