бы на лицах влажный сдвиг 1000 , Как в складках порванного бредня.
Был день, безвредный день, безвредней Десятка прежних дней твоих. Толпились, выстроясь в передней, Как выстрел выстроил бы их.
Как, сплющив, выплеснул из стока б Лещей и щуку минный вспых Шутих, заложенных в осоку, Как вздох пластов нехолостых.
Ты спал, постлав постель на сплетне, Спал и, оттрепетав, был тих,Красивый, двадцатидвухлетний. Как предсказал твой тетраптих.
Ты спал, прижав к подушке щеку, Спал,- со всех ног, со всех лодыг Врезаясь вновь и вновь с наскоку В разряд преданий молодых. Ты в них врезался тем заметней, Что их одним прыжком достиг. Твой выстрел был подобен Этне В предгорьи трусов и трусих. 1930 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, 'Полифакт', 1995.
* * * Годами когда-нибудь в зале концертной Мне Брамса сыграют,- тоской изойду. Я вздрогну, и вспомню союз шестисердый, Прогулки, купанье и клумбу в саду.
Художницы робкой, как сон, крутолобость, С беззлобной улыбкой, улыбкой взахлеб, Улыбкой, огромной и светлой, как глобус, Художницы облик, улыбку и лоб.
Мне Брамса сыграют,- я вздрогну, я сдамся, Я вспомню покупку припасов и круп, Ступеньки террасы и комнат убранство, И брата, и сына, и клумбу, и дуб.
Художница пачкала красками траву, Роняла палитру, совала в халат Набор рисовальный и пачки отравы, Что 'Басмой' зовутся и астму сулят.
Мне Брамса сыграют,- я сдамся, я вспомню Упрямую заросль, и кровлю, и вход, Балкон полутемный и комнат питомник, Улыбку, и облик, и брови, и рот.
И сразу же буду слезами увлажен И вымокну раньше, чем выплачусь я. Горючая давность ударит из скважин, Околицы, лица, друзья и семья.
И станут кружком на лужке интермеццо, Руками, как дерево, песнь охватив, Как тени, вертеться четыре семейства Под чистый, как детство, немецкий мотив. 1931 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, 'Полифакт', 1995.
БОРИСУ ПИЛЬНЯКУ Иль я не знаю, что, в потемки тычась, Вовек не вышла б к свету темнота, И я - урод, и счастье сотен тысяч Не ближе мне пустого счастья ста?
И разве я не мерюсь пятилеткой, Не падаю, не подымаюсь с ней? Но как мне быть с моей грудною клеткой И с тем, что всякой косности косней?
Напрасно в дни великого совета, Где высшей страсти отданы места, Оставлена вакансия поэта: Она опасна, если не пуста. 1931 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск- Москва, 'Полифакт', 1995.
* * * Мне хочется домой, в огромность Квартиры, наводящей грусть. Войду, сниму пальто, опомнюсь, Огнями улиц озарюсь.
Перегородок тонкоребрость Пройду насквозь, пройду, как свет, Пройду, как образ входит в образ И как предмет сечет предмет.
Пускай пожизненность задачи, Врастающей в заветы дней, Зовется жизнию сидячей,И по такой, грущу по ней.
Опять знакомостью напева Пахнут деревья и дома. Опять направо и налево Пойдет хозяйничать зима.
Опять к обеду на прогулке Наступит темень, просто страсть. Опять научит переулки Охулки на руки не класть.
Опять повалят с неба взятки, Опять укроет к утру вихрь Осин подследственных десятки Сукном сугробов снеговых.
Опять опавшей сердца мышцей Услышу и вложу в слова, Как ты ползешь и как дымишься, Встаешь и строишься, Москва.
И я приму тебя, как упряжь, Тех ради будущих безумств, Что ты, как стих, меня зазубришь, Как быль, запомнишь наизусть. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, 'Полифакт', 1995.
* * * Красавица моя, вся стать, Вся суть твоя мне по сердцу, Вся рвется музыкою стать, И вся на рифмы просится.
А в рифмах умирает рок, И правдой входит в наш мирок Миров разноголосица.
И рифма не вторенье строк, А г 1000 ардеробный номерок, Талон на место у колонн В загробный гул корней и лон.
И в рифмах дышит та любовь, Что тут с трудом выносится, Перед которой хмурят брось И морщат переносицу.
И рифма не вторенье строк, Но вход и пропуск за порог, Чтоб сдать, как плащ за бляшкою Болезни тягость тяжкую, Боязнь огласки и греха За громкой бляшкою стиха.
Красавица моя, вся суть, Вся стать твоя, красавица, Спирает грудь и тянет в путь, И тянет петь и - нравится.
Тебе молился Поликлет. Твои законы изданы. Твои законы в далях лет, Ты мне знакома издавна. 1931 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, 'Полифакт', 1995.
* * * О, знал бы я, что так бывает, Когда пускался на дебют, Что строчки с кровью - убивают, Нахлынут горлом и убьют!
От шуток с этой подоплекой Я б отказался наотрез. Начало было так далеко, Так робок первый интерес.
Но старость - это Рим, который Взамен турусов и колес Не читки требует с актера, А полной гибели всерьез.
Когда строку диктует чувство, Оно на сцену шлет раба, И тут кончается искусство, И дышат почва и судьба. 1932 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, 'Полифакт', 1995.
МЕТЕЛЬ
1
В посаде, куда ни одна нога Не ступала, лишь ворожеи да вьюги Ступала нога, в бесноватой округе, Где и то, как убитые, спят снега,
Постой, в посаде, куда ни одна Нога не ступала, лишь ворожеи Да вьюги ступала нога, до окна Дохлестнулся обрывок шальной шлеи.
Ни зги не видать, а ведь этот посад Может быть в городе, в Замоскворечьи, В Замостьи, и прочая (в полночь забредший Гость от меня отшатнулся назад).
Послушай, в посаде, куда ни одна Нога не ступала, одни душегубы, Твой вестник - осиновый лист, он безгубый, Безгласен, как призрак, белей полотна!
Метался, стучался во все ворота, Кругом озирался, смерчом с мостовой... - Не тот это город, и полночь не та, И ты заблудился, ее вестовой!
Но ты мне шепнул, вестовой, неспроста. В посаде, куда ни один двуногий... Я тоже какой-то... о город, и полночь не та, И ты заблудился, ее вестовой!
Но ты мне шепнул, вестовой, неспроста. В посаде, куда ни один двуногий... Я тоже какой-то... я сбился с дороги: - Не тот это город, и полночь не та.
2
Все в крестиках двери, как в Варфоломееву Ночь. Распоряженья пурги-заговорщицы: Заваливай окна и рамы заклеивай, Там детство рождественской елью топорщится.
Бушует бульваров безлиственных заговор. Они поклялись извести человечество. На сборное место, город! За город! И вьюга дымится, как факел над нечистью. Пушинки непрошенно валятся на руки. Мне страшно в безлюдья пороши разнузданной. Снежинки снуют, как ручные фонарики. Вы узнаны, ветки! Прохожий, ты узнан!
Дыра полыньи, и мерещится в музыке Пурги:- Колиньи, мы узнали твой адрес!Секиры и крики: - Вы узнаны, узники Уюта!- и по двери мелом - крест-накрест.
Что лагерем стали, что подняты на ноги Подонки творенья, метели - сполагоря. Под праздник отправятся к праотцам правнуки. Ночь Варфоломеева. За город, за город! 1914, 1928 Борис Пастернак. Сочинения в двух томах. Тула, 'Филин', 1993.
УРАЛ ВПЕРВЫЕ Без родовспомогательницы, во мраке, без памяти, На ночь натыкаясь руками, Урала Твердыня орала и, падая замертво, В мученьях ослепшая, утро рожала.
Гремя опрокидывались нечаянно задетые Громады и бронзы массивов каких-то. Пыхтел пассажирский. И, где-то от этого Шарахаясь, падали призраки пихты.
Коптивший рассвет был снотворным. Не иначе: Он им был подсыпан - заводам и горам Лесным печником, злоязычным Горынычем, Как опий попутчику опытным вором.
Очнулись в огне. С горизонта пунцового На лыжах спускались к лесам азиатцы, Лизали подошвы и соснам подсовывали Короны и звали на царство венчаться.
И сосны, повстав и 1000 храня иерархию Мохнатых монархов, вступали На устланный наста оранжевым бархатом Покров из камки и сусали. 1916 Борис Пастернак. Сочинения в двух томах. Тула, 'Филин', 1993.
ЛЕДОХОД Еще о всходах молодых Весенний грунт мечтать не смеет. Из снега выкатив кадык, Он берегом речным чернеет.
Заря, как клещ, впилась в залив, И с мясом только вырвешь вечер Из топи. Как плотолюбив Простор на севере зловещем!
Он солнцем давится заглот И тащит эту ношу по мху. Он шлепает ее об лед И рвет, как розовую семгу.
Капель до половины дня, Потом, морозом землю скомкав, Гремит плавучих льдин резня И поножовщина обломков.
И ни души. Один лишь хрип, Тоскливый лязг и стук ножовый, И сталкивающихся глыб Скрежещущие пережевы. 1916, 1928 Борис Пастернак. Сочинения в двух томах. Тула, 'Филин', 1993.
* * * Я понял жизни цель и чту Ту цель, как цель, и эта цель Признать, что мне невмоготу Мириться с тем, что есть апрель,
Что дни - кузнечные мехи, И что растекся полосой От ели к ели, от ольхи К ольхе, железный и косой,
И жидкий, и в снега дорог, Как уголь в пальцы кузнеца, С шипеньем впившийся поток Зари без края и конца.
Что в берковец церковный зык, Что взят звонарь в весовщики, Что от капели, от слезы И от поста болят виски. 1916 Борис Пастернак. Сочинения в двух томах. Тула, 'Филин', 1993.
ВЕСНА
1
Что почек, что клейких заплывших огарков Налеплено к веткам! Затеплен Апрель. Возмужалостью тянет из парка, И реплики леса окрепли.
Лес стянут по горлу петлею пернатых Гортаней, как буйвол арканом, И стонет в сетях, как стенает в сонатах Стальной гладиатор органа.
Поэзия! Греческой губкой в присосках Будь ты, и меж зелени клейкой Тебя б положил я на мокрую доску Зеленой садовой скамейки.
Расти себе пышные брыжжи и фижмы, Вбирай облака и овраги, А ночью, поэзия, я тебя выжму Во здравие жадной бумаги.
2
Весна! Не отлучайтесь Сегодня в город. Стаями По городу, как чайки, Льды раскричались, таючи.
Земля, земля волнуется, И катятся, как волны, Чернеющие улицы,Им, ветреницам, холодно.
По ним плывут, как спички, Сгорая
