гостей, видела, что сначала он сидел как на иголках, а потом вздохнул с облегчением, когда роковая кода осталась позади и полились звуки венгерского танца. Все прошло хорошо. Просто невероятно.
– Может, ты соизволишь наконец разгримироваться? – услышала она голос Мими. – Я уже готова. Мы с Васко ждем тебя внизу.
Виолетта сидела на своем месте в артистической, устало опустив голову и скрестив руки на коленях, как скрещивают старухи, и так глубоко задумалась, что забыла, что ей надо делать. А ей ничего не надо было делать. Ведь испытание позади. Просто странно, как пусто становится на душе, когда тебе уже ничего не нужно делать.
– Не ждите меня, – сказала она устало.
– Почему? Разве мы не будем отмечать победу?
– Без меня. Я страшно устала.
– Я тоже устала, но это – не причина.
– По-моему, у меня температура.
– Не исключено… При твоем адском напряжении…
Мими посмотрела на нее, хотела что-то добавить, но передумала. Взяла сумку и пошла к двери:
– Во всяком случае, если будешь чувствовать себя лучше, мы – в ресторане.
Наконец одна. Теперь, когда уже нечего делать, хотя ведь было еще что-то… что-то… Ах да, позвонить отцу.
Она подняла голову и посмотрелась в зеркало. Худое бескровное лицо с большими серыми глазами. Когда-то они были голубыми, но потом стали серыми оттого, что ты долго пристально всматривалась во что-то очень светлое или очень далекое.
Она достала туалетное молочко и машинально начала намазывать лицо, свое худое бескровное лицо, о котором одни говорят, что у тебя тонкие черты, а другие, что ты походишь на смерть. Еще немного посидев, она медленно и аккуратно принялась снимать ватой грим. Потом встала, чтобы снять пачку. Черную пачку.
Наряд Черного лебедя.
Спустилась вниз в будку вахтера позвонить отцу:
– Папа… Я тебя не разбудила?
– Что ты, что ты. Ты ведь знаешь, как я жду.
– Все прошло хорошо…
– Хорошо или очень хорошо?
– Балетмейстер сказал: очень хорошо.
– Ну, раз он так сказал, тогда я спокоен. Вашему балетмейстеру трудно угодить. А ты?… Ты-то сама довольна?
– Скорее устала.
– Ну, еще бы тебе не устать… Ну как, будешь еще выступать в этой роли?
– Не знаю… Возможно.
– В таком случае не смей приезжать. Я почти здоров. А после такой новости…
На улице у служебного входа ее поджидал виолончелист. Она совсем забыла про него.
– А я уж подумал, что проглядел вас… Ну что, пошли домой?
Он не уточнил, что подразумевает под словом «домой» – свою квартиру или ее. Очевидно, эта двусмысленность была предусмотрена. Спрашивать его о чем-либо или говорить с ним было излишне. Она так же молча свернула на темную боковую улицу, слабо освещенную редкими фонарями. Одна из трех улиц, по которым пролегал ее ежедневный маршрут. По этому маршруту она ходила каждый день в этом незнакомом городе. Виолончелист не отставал.
– В прошлый раз вы решили меня напугать… – начал он. – Только и я кое-что решил: я решил рискнуть.
– Вы опоздали, – холодно произнесла она.
– Вы так быстро нашли жениха?
– Вы опоздали, – повторила она.
И, остановившись, сказала более резким тоном:
– Оставьте меня в покое!
– Но почему… почему… я только иду домой… – забормотал он, удивленный ее резкостью.
– Вот и идите… И не смейте больше ходить за мной! – крикнула она и несколько неожиданно даже для себя повернулась и пошла к главной улице.
Пожалуй, она и впрямь ужасно устала. Она вдруг осознала это сейчас, когда повернула в обратную сторону и пошла, сама не зная куда, только чтобы отделаться от этого нахала. Все-таки можно было бы зайти в ресторан. Или хотя бы присесть на минутку в саду, пока ноги не отойдут.
Да, все прошло хорошо. Даже очень хорошо, как соблаговолил отметить балетмейстер. После па-де-де в третьем действии даже раздались аплодисменты. В этом месте и после такого сложного дуэта дирижер по привычке делал маленькую паузу, чтобы публика могла похлопать. Раздались аплодисменты, и, неловко
