Двое нападавших услышали за спиной топот и ржание. Они оглянулись, но уже в следующее мгновение валялись в пыли, корчась от боли и громко вереща. Не теряя ни секунды, Зезва направил Толстика на остальных налетчиков. Меч Вааджа плашмя прошелся по спинам бандитов. Все трое отскочили, выставили рогатины. Монах опустил дубину.
— Да поможет нам светлоокая Дейла! — взревел служитель культа, бросаясь в контратаку. Зезва раскрыл рот от удивления, потому что в мгновенье ока святой отец раскидал разбойников как котят. Пара свистящих ударов, и вот уже все пятеро бандитов валяются у ног торжествующего монаха.
— А ну, валите отсюда, дети мои!
С этим словами толстый монах дал одному из противников пинка под зад. Зезва сел в седле по- женски, с насмешкой наблюдая, как, охая и поддерживая друг друга, разбойники скрылись за поворотом.
— Не стоило их отпускать, святой отец, — покачал головой Зезва. — Нужно было вязать голубчиков и прямиком к ближайшему посту блюстителей.
— А ты кто такой? — монах смерил Зезву взглядом.
— Я? Ваш спаситель, между прочим.
— Ха! — воскликнул монах. — Спаситель! Да я их… Впрочем, признаю твою правоту, сын мой, пятерых я бы не осилил. Благодарствую, да благословят тебя Дейла и Ормаз. Обязательно помолюсь и поставлю вот такую свечку за твое здоровье.
— Вот спасибо, — Зезва спрыгнул на землю, подошел поближе. — Что может больше осчастливить меня, чем хорошая свечка во здравие? А кто это у тебя под телегой прячется, отче?
— Ну, во-первых, телега не моя, сын мой.
— Не ваша, святой отец?
— Нет, я — странствующий монах, иду по миру аки странник Дейлы… — монах сложил руки на необъятном животе, кротко приподнял брови. — Ибо лишь в странствиях смиренных обретешь ты смысл жития, и Дейла учит, что…
— Хвала Дейле, — прервал монаха Зезва. — Попробую смоделировать ситуацию — ты шел мимо, а эти разбойники напали на телегу, в которой…
Зезва хмыкнул и присел на корточки.
— Вылезайте, — улыбнулся он. — Нечего бояться.
Из-под телеги вылезло два мальчика. Одному было лет двенадцать, второй казался младше на три- четыре года. Дети испуганно таращились на Зезву. Оба мальчика щеголяли довольно опрятными одеждами и длинными светлыми волосами.
— Как твое имя, незнакомец? — поинтересовался монах, подходя ближе.
— Зезва, — не оборачиваясь, представился Ныряльщик. — А тебя как звать-величать, отче?
— Я — брат Кондрат, старший колокольничий из Храма Дейлы Разящей, что в Орешнике. Странствующий инок.
— Очень приятно. Ну-с, теперь вы, молодые люди, — прищурился Зезва. — Отвечайте, кто вы, откуда, куда едете, почему одни на дороге, без взрослых.
Мальчики переглянулись. Старший робко взглянул сначала на хмурящегося Зезву, затем на отца Кондрата.
Толстик уже вовсю общался с лошадками, оживленно их обнюхивая.
— Толстик, это мерины! Тебе здесь ничего не светит.
Дети снова переглянулись.
— Меня зовут Сандр, — представился паренек постарше. — А это мой младший сводный брат Евген.
— Шдравштвуйте, — отчаянно шепелявя, прошептал Евген.
— Ага, значит, Сандр и Евген, — протянул отец Кондрат. — Где же родители ваши? Почему на вас напали эти нечестивцы? Или у вас в телеге золото да самоцветы? Отвечайте же, дети мои, не томите душу.
— Мы не шнаем, — еще тише ответил Евген, — напали на наш и вше…
— Евген, помолчи! — Сандр толкнул брата локтем. — Мы с дома сбежали.
— Ну, это понятно, — улыбнулся Зезва, кладя ладонь на рукоять меча. Через мгновенье он замер и перевел взгляд на ножны. Мелкая вибрация меча Вааджа заставила его осторожно вытащить лезвие. Мальчики попятились.
— Что ты делаешь, сын мой? — поразился отец Кондрат, закрывая детей своей внушительной фигурой. — На солнце перегрелся? Спрячь меч!
Отвернувшись, Зезва смотрел на светящееся синим цветом острие. Но меч Вааджа светится не весь, а как бы нехотя, словно рядом не страховидл, а… Зезва резко вложил оружие в ножны и повернулся.
— Не бойтесь, ребята, — улыбнулся он. — Я просто проверял, нет ли грязи на лезвии. Я ж в бою был только что!
Дети робко заулыбались и доверчиво вложили ладошки в широченные ручищи отца Кондрата.
— Ну вот, — загудел тот, все еще неодобрительно поглядывая на Зезву, — вот и подружились, значит! А теперь вы все-таки расскажете, что же с вами приключилось…
Зезва подкинул пару веток в костер, передернул плечами. Ночью уже прохладно: чувствуется приближение осени. Сандр и Евген, прижавшись друг к дружке, спали рядом, заботливо прикрытые запасным плащом отца Кондрата. Сам святой отец сидел напротив Зезвы с кружкой травяного настоя в руках. Время от времени он прикладывался к напитку, поглядывая на Зезву. Ныряльщик взглянул на монаха исподлобья. Вздрогнул от шороха, огляделся.
— Все спокойно, сын мой, — улыбнулся брат Кондрат. — Это полевая мышь шуршит в траве.
Они расположились на ночлег недалеко от дороги, в маленькой рощице, что вплотную подходила к тракту. Рядом с двумя по-прежнему спокойными, как удавы меринами, щипал траву Толстик. Мерины его, конечно же, не интересовали. Вздохнул во сне один из мальчиков: Евген. Зезва медленно положил ножны на колени, осторожно вытащил меч Вааджа. Монах широко раскрыл глаза.
— Да освятит наш путь Светлоокая Дейла! — прошептал отец Кондрат. — Что это такое?
— Меч.
— Вижу, что не задница, сын мой! Почему лезвие светится синим огнем? Ты чародей?
Зезва хмыкнул, заметив, как брат Кондрат решительно придвинул к себе свою дубину.
— Нет, отче, не чародей. Отложи свою палку, она тебе не понадобится. Я вовсе не собираюсь нападать на тебя или творить колдовство.
— Так кто ты такой на самом деле?
— Зезва по прозвищу Ныряльщик.
Отец Кондрат стиснул дубинку так, что побелели пальцы. Зезва поворошил угли. Взметнулась целая буря искр.
— Не ты ли, — медленно проговорил монах, — не ты ли тот самый ходок за Грань, к демонам?
— Я, — вздохнул Зезва.
Отец Кондрат некоторое время молчал, поглаживая дубину.
— Зачем же ты назвал свое полное имя, сын мой? — спросил, наконец, монах. — Мне, первому встречному.
Действительно, зачем? Зезва устало потер переносицу.
— Не знаю, отче. Может быть, потому что ты показался мне порядочным человеком?
— Спасибо за доверие, сын мой. Вот только…
— Что, святой отец?
— Нельзя вот так верить всем, кому ни попадя.
— Разве Дейла и Ормаз не учат нас любви и вере?
— Учат, — серьезно кивнул Кондрат. — Но на свете столько дурных людей, что… — монах сокрушенно покачал головой. Зезва с интересом взглянул на него.
— А ты, отец, что делаешь в дороге? Почему странствующим монахом стал?
— Я, — насупился брат Кондрат, — к покаянию и испытанию дорогой святым отцом-настоятелем
