— «Какие, какие»! Обыкновенные. Позывной — это… Ну как бы тебе объяснить… Понимаешь, разговор по телефону может подслушать противник. Так вот, чтобы он не догадался, кто по телефону говорит, не называют ни фамилий, ни званий, а только номера. Ну, понял теперь?
— Теперь понял.
Миша уже засыпал, когда снова услышал зуммер.
— Восьмой слушает! — отозвался дневальный. — Так точно, товарищ Двадцать третий! Сигнал «Тигрица» принят!
— Подъем! — крикнул дневальный во весь голос.
«Опять Двадцать третий, — сквозь сон подумал Миша. — Наверное, мне все это снится…»
Но тут прозвучала другая команда:
— В ружье!
Миша наконец понял, что все это наяву. Он вскочил и начал лихорадочно одеваться.
«Вот разиня! — ругал он себя. — Проспать сигнал тревоги!»
Дверь землянки отворилась, и в казарму стремительно вошел лейтенант Остапов.
— Смирно! — скомандовал старшина.
Остапов остановился перед строем.
— Товарищи бойцы, получен приказ — немедленно выйти к государственной границе в ложбину между сопками Брусничная и Наблюдательная. Дальнейшая задача будет вам передана через командиров отделений, когда прибудем на место.
Казарма опустела. У телефона остался дневальный.
Глава десятая. Хитрость врага
Для возвращения Хироситы прошли все сроки. Но он не возвращался.
Долговязый капитан — начальник разведгруппы поста Хандаса — вышагивал из угла в угол по просторному кабинету.
«Видимо, надо посылать нового человека, — думал он. — Но как переправить его через границу?»
Капитан морщил лоб, наклонялся над топографической картой, что-то вымерял линейкой, потом отбрасывал линейку и, с силой сцепив руки, хрустел пальцами.
Капитан подошел к окну и резким толчком открыл его. В комнату ворвался холодный ветер и сдул со стола карту.
Капитан с раздражением захлопнул окно, поднял карту и схватил трубку телефона:
— Позвать ко мне Нацуме.
Через несколько минут в кабинет начальника разведгруппы вошел невысокий худой человек лет пятидесяти, по виду охотник, каких много на Сахалине. Из-под шапки виднелись прямые, тронутые сединой волосы, узкие, глубоко спрятанные в глазницах глаза смотрели настороженно.
Вошедший приложил правую руку к груди и поклонился.
— Я позвал тебя, Нацуме, по поводу утреннего разговора, — сказал капитан. — У меня есть одна идея.
— Слушаю вас, господин капитан, — снова поклонился вошедший.
Капитан кивнул на стул:
— Иди поближе, садись.
Легкой, крадущейся походкой Нацуме прошел через комнату и сел возле стола.
— Вот что, — вдруг сказал капитан, — пожалуй, прежде я послушаю твои соображения.
Нацуме давно знал повадки своего начальника. Обычно, когда капитан оказывался в затруднительном положении и не мог ничего придумать, он вызывал кого-нибудь из своих более опытных подчиненных и старался выведать его мысли. Если тот высказывал что-либо дельное, то, внимательно выслушав, капитан в заключение разговора небрежно ронял: «Молодец. У тебя голова варит. Это же самое хотел тебе сказать и я».
Поэтому на слова капитана Нацуме только улыбнулся и, глядя в сторону, тихо проговорил:
— Я думаю. Но мой план еще не окончательно созрел, господин капитан.
Начальник разведгруппы с досадой поморщился.
— Я замечаю, вы начинаете сердиться, господин капитан, — вкрадчиво продолжал Нацуме с чуть заметной усмешкой. — Я понимаю, конечно…
— Я тебя позвал не для того, чтобы любоваться, как ты умеешь крутить хвостом, старая лиса! — перебил его капитан. — Я тебя спрашиваю, ты должен отвечать. Кто здесь начальник, я или ты?
— Напрасно волнуетесь, господин капитан, — спокойно ответил старый разведчик. — Если я вам не подхожу, то обратитесь к майору с просьбой, чтобы он перевел меня в другое место. Впрочем, вряд ли он исполнит вашу просьбу: во всей разведке вы не найдете другого такого человека, который знал бы Сахалин так же, как я. Со мной мог сравниться, пожалуй, лишь Хиросита. Но он, судя по всему… — Нацуме приложил обе руки ладонями ко лбу, поднял глаза и вполголоса, как будто про себя, забормотал: — Пусть земля будет ему мягка, меня же — о Аматерасу! — охрани от неверных шагов. Пусть на всех дорогах сопровождают меня добрые духи, а злые духи да будут прокляты…
С каждым словом Нацуме капитан все более и более терял свой грозный вид и, когда старый разведчик умолк, заговорил миролюбиво и даже с некоторым подобострастием:
— Я же не сказал, что ты нам не подходишь, Нацуме. Правда, я погорячился, но ведь ты сам должен понять — сейчас такое положение, что нельзя дальше тянуть. Да и за Хироситу нас не погладят по голове. Мы должны приложить все силы, чтобы не уронить своей чести.
Капитан поднялся с кресла и подошел к окну:
— Я надеюсь на тебя, Нацуме.
Нацуме довольно улыбнулся, но тут же прогнал улыбку с лица:
— Господин капитан, кажется, мой план уже прояснился окончательно.
Капитан рывком повернулся к Нацуме:
— Ну говори, говори!
Нацуме молчал. Капитан смотрел на него выжидающе.
— План мой, — медленно проговорил Нацуме, особо выделяя слово «мой», — и самым правильным будет поручить его выполнение мне.
— Пожалуй, так, — согласился капитан. — Тебе нужно доверить это дело.
— Спасибо за доверие, — поклонился Нацуме. — Я приложу все свои силы, чтобы выполнить задание. Ну, а как насчет оплаты?
— О, в этом не сомневайся. Ты получишь достойную награду.
— Я бы хотел знать поточнее. Сколько?
— Ну, скажем, пять тысяч иен.
— Пять тысяч — мало. Хиросита получил десять. И я на меньшее не согласен.
— Ладно. Пусть будет десять тысяч.
— Благодарю вас, господин капитан.
Нацуме и капитан склонились над картой.
— Самое удобное место для перехода вот этот овражек между сопками Брусничная и Наблюдательная, — сказал Нацуме, легонько касаясь карты остро отточенным карандашом.
— Да, я согласен с тобой, — проговорил капитан. — Но все дело в том, как ты перейдешь границу?
— Сейчас ветер дует в советскую сторону. Метеорологи сообщают, что в ближайшие сутки он своего направления не изменит. Что вы скажете на то, если сегодня вечером на границе сразу в нескольких местах начнется лесной пожар? Огонь начнет распространяться вглубь советской территории. Советское командование, конечно, не станет дожидаться, пока пожар потухнет сам собой, и пошлет на его тушение войска. Огонь, дым, суматоха…
