Смотрю наш солдат на земле корчится, а какой-то дядька стрекача дает. Ну, я бросился ему наперерез и схватил его за ноги. Он упал, а тут сержант с автоматчиком подбежали. Вот и все…
Атаманыч замолчал. Молчал и Урманов. Он несколько раз прошелся по кабинету, потом спросил:
— Миша, ты знаешь, что капитан Некрасов и лейтенант Сидоренко погибли?
— Знаю, — тихо ответил Атаманыч. — Про Сидоренко мне сержант Кандалин еще вчера в лесу сказал, а капитан, говорят, от ран скончался…
— Да, он умер, не приходя в сознание. И никто не знает, как ему удалось захватить этого японского шпиона и вообще, что произошло в ту ночь. Ты можешь объяснить?
— Нет, товарищ подполковник, не могу. Я даже выстрелов не слышал. Капитан и лейтенант пошли к оленю, а тут он сам выскочил из кустов. Я думал, что он ручной, и хотел его погладить. А он меня по голове копытом…
— Постой, постой, — остановил его подполковник. — Выходит, и тебе от шпиона попало? Я этого не знал…
— От шпиона? — с недоумением переспросил Атаманыч. Да нет, товарищ подполковник, меня олень ударил…
— В оленьей шкуре прятался японский шпион, — сказал Урманов. — Так что можешь считать, что вы с ним квиты — он тебя ударил, ты ему не дал удрать. Этот самурай очень ловкий и опасный шпион, так что поймать его — большая заслуга. Урманов открыл ящик стола и достал оттуда маленькую коробочку. — А вот это, Миша, тебе на память об «олене», — сказал он, протягивая мальчику коробочку.
Атаманыч взял коробочку, осторожно открыл.
— Часы! — невольно вырвалось у него. — Спасибо, товарищ подполковник!
Урманов с доброй улыбкой смотрел на мальчика.
— В армии в таких случаях говорят не «спасибо», а «служу Советскому Союзу», — сказал он.
— Служу Советскому Союзу!
— Вот так. А теперь можешь идти.
Миша козырнул, повернулся через левое плечо и направился к выходу. Он уже взялся за ручку двери и остановился.
«Как же так? Взять часы и уйти, ничего не рассказав подполковнику? — подумал он. — Подполковник, видно, ничего не знает о том, что я нарушил приказ сержанта. Правда, если бы я не нарушил приказа, то не нашел бы шкуру… Но все равно. Может, если бы подполковник узнал всю правду, он, вместо того чтобы награждать меня часами, посадил бы на гауптвахту?»
Видя замешательство мальчика, Урманов спросил:
— В чем дело, Миша?
Атаманыч вернулся к столу, встал по стойке «смирно», громко и четко сказал:
— Товарищ подполковник, я вчера нарушил приказ.
— Какой приказ?
И тут Миша чистосердечно рассказал обо всем.
— Да, брат, в армии за такие фокусы по головке не гладят, — сказал подполковник, внимательно выслушав Мишин взволнованный рассказ. — Но я вижу, что ты все понял, и надеюсь, что больше этого не повторится.
— Так точно, товарищ подполковник!
— А за то, что сам признался, — хвалю. Ну, теперь иди отдыхай.
Выйдя из штаба, Миша немного постоял на крыльце, прилаживая ремешок часов на руке. Приложился ухом, послушал, как они тикают.
По дороге в казарму он все время поглядывал на часы.
В разведвзводе его встретили градом вопросов.
— Зачем вызывал тебя подполковник?
— Хвалил?
— А может, ругал? — пошутил кто-то из бойцов.
Миша молча подтянул рукав гимнастерки и с торжествующим видом поднял руку над головой.
Бойцы дружно ахнули:
— Вот это да!
— Ну и Атаманыч!
— Теперь каждому видно — герой!
— С наградой!
Когда все разошлись по своим делам, Миша пошел в красный уголок. Ему захотелось написать письмо онорским ребятам, поделиться с ними своей радостью.
«Добрый день, дорогие ребята и девочки. Примите от меня горячий солдатский привет. Пишет вам Миша Ковальчук…»
Миша подпер щеку рукой и задумался. О чем написать? Хотелось рассказать так много…
Он написал о том, как хорошо относятся к нему все бойцы и командиры, написал и про то, что носит настоящую солдатскую форму. Ему очень хотелось написать про шпиона и про часы, но, подумав, он решил, что это будет похоже на хвастовство, а потом, должно быть, про шпиона вообще лучше не писать — это, наверное, военная тайна.
Закончив письмо, Миша сложил его треугольником и некоторое время сидел в нерешительности — кому из ребят его адресовать? Наконец он решительно макнул перо и четко вывел: «Сахалинская область, село Онор, средняя школа, Светловой Нине».
Потом он снова развернул письмо и сделал приписку:
«Нина! Ты, наверное, волновалась, когда я ушел из дома, искала меня? Не сердись. Когда встретимся, я тебе все объясню».
Миша отнес письмо дневальному. Тот взял его и равнодушно бросил в ящик, где уже лежало несколько солдатских треугольников. Мише даже обидно стало.
«Разве так с письмами обращаются? — подумал он, неприязненно глядя на дневального. — Ведь это не какая-нибудь бумажка, а письмо. Человек, может, душу в него вложил, и нечего его так швырять…»
Стемнело. На сером холодном небе одна за другой стали зажигаться звезды.
В казарме тоже появился огонек. Он совсем крошечный и освещает только стол дневального и немного входную дверь. Остальная казарма тонет во тьме. Ничего не поделаешь — война, надо экономить.
Незадолго до вечерней поверки лейтенант Остапов позвал Мишу к себе в землянку. Он поздравил мальчика с наградой, потом разговор зашел о границе.
— Товарищ лейтенант, — спросил Атаманыч, — а может быть так, собирает, скажем: кто-нибудь в лесу у границы грибы или ягоды, заблудится и попадет к японцам? Что тогда будет?
— Нет, Миша, так быть не может. Собирать грибы или ягоды у границы нельзя. На границе может быть только часовой-пограничник, да и то только тогда, когда он в наряде.
— А разведчики?
— Только по приказу, если у них есть специальное задание. Ясно?
— Ясно, товарищ лейтенант.
Затрещал зуммер полевого телефона. Остапов взял трубку.
— Двадцать третий слушает! — сказал он. — Так точно, товарищ Десятый! Есть явиться немедленно!
Он положил трубку, взял со стола полевую сумку:
— А ты, Атаманыч, иди спать.
Они вышли из землянки командира и разошлись в разные стороны.
В казарме, раздеваясь, Миша спросил у своего соседа по нарам:
— Слышь, лейтенант говорил по телефону: «Двадцать третий слушает. Так точно, товарищ Десятый». Как это понять?
Молоденький солдат — сам полгода в армии — ответил с напускной важностью:
— Это позывные.
— Какие позывные?
