— Спасибо.
Молчание затягивалось, и Павла, 'скрепя сердцем', решила проявить куртуазность.
— А вы не боитесь ходить одна так поздно?
— Я тут очень многих знаю. Здесь район тихий, и много военных живет. Вот мимо рынка или вокзала я бы ночью идти не рискнула.
— Марина, можно задать вам личный вопрос?
— Конечно, Павел.
— Скажите, почему вы не замужем?
'Все-таки мой идиотизм развивается с явным ускорением. Когда же этой голове поумнеть-то суждено? Что не заход, то 'брильянт не ограненный'. Вот ведь!'.
— Даже не знаю, как вам ответить.
— Если вам это неприятно вспоминать, то не отвечайте.
— Вы очень хороший, Павел. Только странный какой-то. Спрашиваете так, словно вас кто-то заставляет, а вам самому и говорить не хочется.
'Ага, точно. Выстрел в десятку. Умная подружка. На раз меня расшифровала. И, как я теперь буду с ней общаться? Фальшивить я не умею, а одними шутками тут не отделаться. Кто же я такой, Колун Павел Владимирович, типа старший лейтенант и ветеран Китая?… М-да… Может у меня сердце разбитое? Опять врать! Ненавижу вранье! Но и правду ответить нельзя. Значит…'.
— Простите меня, Марина. Вы правы, я действительно не гляжу на женщин, и к тому есть веские причины. Причины, о которых я говорить не могу, да и не хочу. Просто…, просто не дело это… перед красивой девушкой бесчувственным каменным истуканом выглядеть. Вот я и… Вы не сердитесь на меня?
— Ну что вы, Павел! Это вы на меня не сердитесь, пожалуйста. И на дядю Савву тоже.
— Будем считать недоразумение исчерпанным. Предлагаю вам мир и свою дружбу.
'Жевачки, жаль не выпускают еще. А то некомплект у нас выходит. Стоять, маразм!'.
— Хорошо, считайте договорились. Ну вот я и дома. Будет время заходите. У меня семнадцатая квартира.
— Доброй ночи, Марина.
— Спокойной ночи.
Обратного пути к сараю Павла не заметила, разбираясь в своих мыслях и чувствах. Потом, переоделась обратно в халат с галошами, и ей тут же стало не до раздумий. 'Безумная Кулибинская ночь' продолжалась.
…
— Нам, Михалыч, поглядеть бы, хоть как срослось. Вдруг он не будет нужную тягу создавать. Вдруг мы его криво собрали. А?
— И как ты глядеть собрался? Пожар в сарае устраивать я тебе не дам! А то живо меня по миру пустишь.
— Есть идея. Давай его от электромотора закрутим, а в воздушную струю дым пустим. Сможешь какое-нибудь 'кадило' придумать?
— Кадило ему, богохульнику, подавай! Ладно, сделаю. И вправду толковую штуку придумал, аж самому интересно стало.
Испытания модели-макета шли пока вполне успешно. 'Кадило' качественно снабжало компрессор дымовым наполнителем. А круговая камера сгорания, разработки Михалыча, исправно делила дымовой поток на пять не очень ровных струй, сливавшихся вместе, в том месте, где у настоящего ТРД по идее должна была находиться крыльчатка, последней ступени, вращающая все остальные ступени компрессора.
— Вот видишь, Павлуша, а то те твои отдельные камеры сгорания я недели три бы делал. Да и крепить их замучались бы мы с тобой. Правда и эта наша 'кастрюля' длительного нагрева может и не выдержать.
— Зря ты, дядька, свое изобретение кастрюлей обзываешь. Знаешь пословицу – 'Как вы лодку назовете, так она и поплывет'. Ты же, Михалыч, считай мировое открытие сделал. Таких камер, может еще и не делал еще никто, а ты взял и выдумал.
— Да не выдумал! А использовал имеющиеся заготовки. Нашел тоже дядьку, нечего тебе, Паша, подлизываться. Вместе делали, вместе думали, идея твоя, вот и патентуй ее сам.
— Михалыч, а ты это…, ты завтра в середине дня свободен, или как?
— Чего тебе, неугомону, еще втемяшилось?
— Да мне завтра, в ХАИ, наверняка твоя помощь потребуется, наше опытное двигло демонстрировать.
— Забоялся, что ли?
— А хоть бы и так. Так как, поможешь?
— Ладно, хорошо хоть не боишься свои страхи признавать. Схожу с тобой.
— А на чем бы нам эту красоту туда довезти. Придумай, Михалыч.
— Вот ведь банный лист. Если бы не твои руки, Паша, я бы тебя уже давно послал бы. Чтоб глаза ты мне не мозолил. Сделал бы я тебе заказ твой, получил бы от тебя оплату и все! Прощевай мил человек. А сейчас я про тебя, вот что думаю. Не тем ты Паша делом занимаешься. Не знаю, какой ты летчик, но мастер из тебя мог бы выйти первостатейный. И с людьми умеешь, да и руки у тебя растут откуда природой положено. В институт бы тебе какой, а ты крыльями краснозвездными размахался. Как есть, чудак ты Паша, такой талант в землю зарыл.
— Скорее уж, в небе растворил.
— Да разве же в названии дело. Эх ты, Паша, Паша…
А безумно-техническая ночь все никак не хотела заканчиваться.
— Михалыч, вот этот мото-генераторный узел к нему надо сверху лепить, и симметричный обтекатель вокруг него делать из какой-нибудь жести. Вот такая тонкая кровельная, наверно, сойдет. А сверху всего этого надо усиленную посадочную площадку для монтажа к стенду.
— Ну, и зачем нам Паша весь этот огород понадобился? Может с боков уголки присобачить и амба?
— Надо дядька. Да хоть для летных испытаний потребуется. Там двигатель, скорее всего, придется снизу под крыло или фюзеляж подвешивать, так пусть уж сразу будет правильно скомпонован, чтоб в воздушном потоке меньше сопротивления давал.
— Ты же его сначала инженерам показывать будешь. Может, они совсем все раскритикуют, и его полностью переделывать придется. А?! Об этом подумал, конструктор?
— Даже если так, я тебя прошу, давай, как я сказал, сделаем. Мне сегодня чутье вещует. Спереди тоже обтекателем электромотор закрыть надо бы. И щели в нем прорезать для охлаждения.
— Гляньте на него! Вещун у него? Ох уж мне чутье твое. Так и кажется мне, Паша, что ты не красвоенлет, а змий-искуситель какой-то. Местами – дите дитем. А чуть в сторону вопрос, так прямо академиком смотрит, да еще и упертый не по годам, будто главный баран в стаде.
Аксакал кустарной промышленности уперся недовольно-подозрительным взглядом в утомленные глаза шпионки.
'Вот ведь знахарь местный! Учуял! Как есть, учуял меня в старшем лейтенанте! Как теперь выкручиваться? Врать?! А вот хрен! Я тебе 'дед во сто шуб одет' сейчас, вот, как сама понимаю, скажу. А ты уже потом, что хошь и думай!'.
— А я, Михалыч, может, сюда специально послан темными силами, чтобы вот эту нашу с тобой 'огненную страсть' сотворить. Так что, не бузи. А то, в геене, до хрена свинца расплавленного.
— Тьфу на тебя! Голова у тебя, балбеса, светлая, ну прям как у отшельника какого. А на языке через слово бесы пляшут. Балабол и трепло ты все-таки, Паша. И, кто это такого богохульника только воспитывал?
— Врать не буду, люди и партия наша, такому не учат. А учит нас сопляков беспорточных жизнь наша непростая, но и прекрасная в своей непредсказуемости.
