— Только время лечит раны. Я тоже пытался говорить с ним. Скоро врачи восстановят его лицо, но...
— Но не вернут ему ногу, — закончил я.
— Да. Это ужасно, Мак. У него прекрасная жена и есть ради чего жить. Я принес ему письмо, которое она прислала, но он швырнул мне его в лицо, даже не прочитав.
Я взял у него помятый конверт и распечатал его.
Я посмотрел на Петерсона.
— Это как раз в тот день, когда мы десантировались.
Капеллан кивнул, и я продолжал читать:
—
— Ничего, Мак. Он вернется к ней. Любовь слишком сильный магнит для любого мужчины...
Возле палатки меня ждал Непоседа.
— Мак, завтра я уезжаю.
— Домой?
— Домой.
— Я думал заглянуть к Энди.
— Я только что был у него, но он послал меня ко всем чертям.
— Все равно пойду...
Миновав длинный ряд коек, где лежали безрукие и безногие люди, я подошел к кровати Энди. Голова его была вся в бинтах, только глаза и губы оставались свободными от повязок.
Я поставил стул рядом с кроватью.
— Здорово, пират. Как ты тут?
— Если пришел утешать, то лучше вали отсюда, Мак.
— Я пришел попрощаться.
— Прощай.
— Да брось, Энди, доктор говорит, что через год у тебя на морде даже шрамов не останется.
— Ага, и ногу пришьют. Снова можно будет валить деревья... или побираться. Калеке всякий подаст.
— Ну загнул! У тебя же есть дом, жена и сын...
— Заткнись! Ничего у меня нет! И никогда не было!
— Да она же примет тебя даже без рук и без ног.
— Конечно... Как только выдадут протез, меня сразу выпишут. Хочешь посмотреть, как здорово я ковыляю?
— Ты не единственный, кто потерял ногу. Ты же лесоруб и видел такое и раньше.
— Брось, Мак. С протезом или без, я все равно для всех буду калекой. Никто не вернет мне ногу, как никто не вернет индейцу слух. Или, может, кто-то способен поднять из могилы командира, Эрдэ или Элкью? Эх, ты, умник... Убирайся!
— Но не прежде, чем скажу тебе, что ты блевотина крысячья! У тебя даже не хватает мужества жить, так что ты не смеешь говорить о командире и о ребятах. Не тебе с ними равняться!
Больше всего на свете мне хотелось обнять его и сказать, что, конечно, я так не думаю.
Он протянул руку и удержал меня, когда я поднялся, чтобы уйти.
— Мак...
— Прости, Энди, мне не следовало говорить такую чушь. На самом деле я так не думаю...
— Я знаю, Мак. Скажи Непоседе, что я извиняюсь.
— Скажу.
— И когда будешь проходить мимо палатки Пе-терсона, попроси его, если он захочет, почитать мне письмо Пэт...
Прежде чем уехать, мы с Непоседой зашли на кладбище, над которым была надпись: «Кладбище второй дивизии морской пехоты США».
Самое обыкновенное военное кладбище. Но только не для нас с Непоседой. Мы нашли своих и останавливались перед каждой могилой, вспоминая что-нибудь о том, кто лежал в ней.
...Джонс, Эл. Кью... Рохас Педро... Ходкисс Мэрион... Гомес Джозеф... Хаксли Сэмюэл... Маккуэйд Кевин... Шапиро Макс... Китс Джек... Браун Сирил...
Непоседа остановился перед могилой Эрдэ и потянул со спины гитару.
— Я кое-что обещал ему, Мак.
Его пальцы прошлись по струнам, но спеть он так и не смог.
Над нами с ревом пронеслось звено бомбардировщиков.
— Пошли отсюда, Мак. — Слезы катились по щекам Непоседы. — Какого черта я должен плакать над бандой х-хреновых янки.
Глава 5
Настало время прощаться нам с Непоседой. Мы стояли на вокзале в Сан-Франциско.
— Я тут подумал, Мак. У тебя столько дел... Может, отдашь мне вещи Педро? Я живу недалеко от его семьи.
— Но ведь он был мексиканцем, а ты теперь не в армии, а дома, в Штатах.
— Он... — Непоседа облизнул пересохшие губы. — Он был моим другом.
Он достал бумажник и вытащил оттуда пожелтевший лист бумаги:
Непоседа медленно порвал бумагу.
Я все сделал, как задумал, по полной программе. Навестил вдову Хаксли и пробыл у нее два дня. Потом, как обещал, поехал к родителям Мэриона, чтобы повидать Рэчел, но она, получив похоронку, уже уехала и никто не знал куда...
И вот наконец последняя остановка. Балтимор.
Шел дождь, и поезд медленно катился к вокзалу. Я долго смотрел в окно, потом закрыл глаза, и тут же передо мной появился мой батальон. Розовощекие салаги, при виде которых ветераны морщились, как от зубной боли. И слова Хаксли: «Сделайте из них морпехов...»
Конечно, я понимал, что мы были всего одним из пятидесяти батальонов морской пехоты и многим пришлось куда труднее, чем нам, но, как всякий ветеран, в глубине считал, что никогда и нигде не было лучше части, чем мой батальон.
Я смотрел в окно и узнавал места, о которых мне рассказывал Дэнни. Вот это высокое здание, должно быть, больница Джона Хопкинса, а это...
Поезд остановился в крытом здании вокзала.
— Балтимор! Стоянка поезда десять минут!
Я подтолкнул локтем дремавшего рядом морпеха.
— Проснись, Дэнни. Ты уже дома.
Я помог ему встать и поправил форму.
— Ну, как я выгляжу?
— Можешь перевестись к «голливудским» морпехам. Или сниматься в кино.
Поезд дернулся, и я перехватил Дэнни, чтобы он не упал. Он скривился от боли.
