Оглянувшись на Стикса, я увидел, что тот болтается в воде в нескольких метрах от меня. Очевидно, он потерял свою шлюпку. Старательно гребя руками, я подплыл к нему и втащил его к себе, положив поперек ног. Он выглядел довольно зеленым, достаточно наглотавшись воды Северного моря. Мы вдвоем сильно перегрузили шлюпку, рассчитанную на одного, и, измученные, дрейфовали, терпеливо ожидая, когда лодка подойдет к нам.
Сильные руки подняли нас в лодку и завернули в одеяла. Наконец, мы поднялись на борт траулера, где нас приветствовал лейтенант Королевского военно-морского флота средних лет. В каждой руке он держал стакан, до краев заполненный ромом. С благодарностью я принял его, проглотил и немедленно пожалел, что сделал это. Ром был настолько крепким, что я едва снова не упал за борт в воду. Стикс едва успел произнести: «Спасибо», как его начало тошнить, и он помчался на нос.
В знак благодарности нашим спасителям мы подарили им почти все, что у нас было при себе. Они заботились о нас по-королевски, но нам пришлось убедить их, что им следует немного разбавлять водой свои спиртные напитки. В течение некоторого времени эти два траулера, или, если быть более точным, минные тральщики военно-морского флота, расстреливали остатки нашего самолета из своих 20-мм «эрликонов», чтобы заставить их затонуть. Однако наш гордый «мосси», хотя и получил множество попаданий, не спешил в свою могилу. Когда мы уходили в направлении Англии, он все еще непокорно качался на волнах. Мы пробыли на борту траулера недолго – к нему на быстром торпедном катере подошел командир флотилии и забрал нас, чтобы минные тральщики могли продолжить свою работу. Мы попрощались со спасителями и на скорости 30 узлов[127] отправились в Гримсби, находившийся в 110 километрах. Приблизительно на полпути нас встретил катер из аварийно- спасательной службы Королевских ВВС, и мы снова поменяли судно. Экипаж катера дал нам взаймы гражданскую одежду, и, пока мы шли в гавань, нас осмотрел врач.
В сумраке мы пришвартовались в Гримсби, где нас встретил командир близлежащей авиастанции бомбардировщиков. Он привез нас на свой аэродром и угостил с размахом. Но мы очень устали и были не в настроении праздновать. Мы скоро ускользнули, чтобы лечь в кровать. Некоторое время я не мог заснуть, предвидя неприятности, которые ждали нас утром по возвращении в Мангевэлл. Встреча с разгневанным Эмбри, вероятно, будет гораздо страшнее, чем бой с гуннами! После завтрака на следующий день мы на «оксфорде» вернулись в Бенсон в нашей позаимствованной гражданской одежде. Наша форма все еще была сырой. В Мангевэлл-Парк я отправился прямо в кабинет Мэг и попросил, чтобы она сказала командиру группы, что мы вернулись. Через открытую дверь я слышал, как она сообщила Эмбри, что скитальцы вернулись, но в очень странной одежде, и спросила, хочет ли он видеть нас. Я услышал, что он увидит меня, только когда я буду должным образом одет в форму. Тон его голоса заставил меня вздрогнуть.
Когда я переодевался в своей комнате, меня начало трясти. К моему страху встречи с Эмбри добавилась реакция на шестичасовой полет, бой, посадку на воду и счастливое спасение. Стикс пробовал убедить меня, что все будет хорошо, но я сомневался в этом. Мэг проводила меня в кабинет босса, длинную, с высоким потолком комнату. Командир группы сидел в дальнем конце за своим столом, вместе с Дэвидом Атчерлеем. Уже одна эта длинная «прогулка» к столу деморализировала. Все это время немигающие серо-стальные глаза командира сверлили меня. Его первый вопрос застал меня врасплох.
– Каковы ваши успехи?
Я ожидал немедленного взрыва. Я представил ему краткий отчет о наших приключениях, и он поздравил меня с успехом. Затем очень спокойно высказал мне все, что думал о моем полете без его специального разрешения. Он ни разу не повысил голос, и, вероятно, из-за этого его слова имели еще более разрушительный эффект. Я уважал этого человека больше, чем кого-либо из тех, с кем прежде встречался, и это делало испытание еще труднее. Напряжение после боевого вылета и ощущение того, что мы подвели его, поставили меня на грань эмоционального срыва. Видя мое затруднительное положение, Дэвид дружески улыбнулся, чтобы ободрить меня. Это не помогло. С огромным трудом я сдерживал слезы, когда бормотал жалкие извинения. После завершения разноса Эмбри сказал:
– Теперь все забыто. Выпейте со мной пива во время ленча.
Я поспешно попрощался и отправился в обширные владения Мангевэлл-Парк. Там я, не стесняясь, выплакался в одиночестве.
Вечером того же дня наши неприятности были забыты, Руфус, Стикс, Джеко и я отправились к Клемми, чтобы отпраздновать наше благополучное возвращение. Наш любимый паб был переполнен, главным образом, парнями из Королевских ВВС, немного разбавленными пехотой и местными жителями. Было выпито много пива и произнесено много громких фраз, но ощущение товарищества среди нас было таким, какое редко встретишь в мирное время.
Война со всеми ее ужасами может вызывать в человеке и нечто хорошее. Она порождала теплое чувство товарищества, подобное тому, которым тем вечером было пропитано все у Клемми. В один из моментов Стикс оказался в углу, окруженный толпой нетерпеливых слушателей. Время от времени глядя на эту группу, я ловил на себе подозрительные взгляды. Я заподозрил, что там происходит нечто подозрительное, и, пройдя через заполненную дымом комнату, подошел как раз вовремя, чтобы услышать то, что рассказывает Стикс.
– Вы не поверите, но, когда я попробовал забраться в его шлюпку, он оттолкнул меня и даже угрожал, что даст мне по суставам пистолетом.
Выражение его лица было настолько серьезным, что аудитория не знала, верить ему или нет. Когда я приложился носком своего ботинка к его заднице, он плаксиво закричал:
– Боб, я лишь пытался заставить их купить мне еще немного пива!
Что подумали другие, когда мы вместе отправились обратно к бару, я не знаю. Возможно, решили, что я был хамом или что Стикс сумасшедший. Мы же забавлялись всем этим.
В конце мая в штабе группы было проведено общее совещание относительно приближавшегося дня «Д». Масштаб задач союзников и сложность планирования поразили меня. Нам сообщили, что никто из нас ни при каких обстоятельствах не будет летать над вражеской территорией, пока не наступит решающий день «Д». Необходимо было исключить любую возможность того, что кто-то знающий о предстоящей операции попадет в плен и проболтается по неосторожности или под давлением. Были также наложены и другие ограничения. Наша частная почта, входящая и исходящая, подвергалась строгой цензуре, были строго ограничены отпуска. Подобные ограничения, тягостные в то время, были необходимы, и они принесли эффект. Немцы до последнего момента могли лишь предполагать, каковы намерения союзников.
Когда я в ранние часы 6 июня 1944 г. проснулся в своей комнате в Мангевэлл-Парк, было еще темно. Можно было услышать непрерывный, приглушенный рев тяжело загруженных самолетов. Должно быть, именно этот шум разбудил меня. Вскочив с кровати, я в чем был спустился по широкой лестнице старого особняка и через переднюю дверь выбежал на лужайку. В залитом лунным светом небе с быстро бегущими облаками я мог смутно разглядеть темные силуэты множества больших самолетов, направлявшихся на юг. Это были британские и американские транспортные самолеты с десантниками на борту, авангард крупнейшего военного предприятия в истории – высадки в Европе. Хотя было тепло стоять на покрытой росой траве, мое тело покрылось мурашками. Меня переполняла гордость оттого, что я был маленьким винтиком этой большой машины союзнического наступления.
Все, от командира группы до самого последнего человека в нашем штабе, планировали участвовать в боевых вылетах в день «Д». Командир на персональном «москито» под именем уинг-коммендэр Смит намеревался совершить вылет на ночную штурмовку. Дэвид Атчерлей, чья рука была в гипсе после несчастного случая в Северной Африке несколькими месяцами прежде, убедил меня, что должен участвовать в подобном вылете в качестве моего штурмана. Если бы нас подбили, то из-за загипсованной руки Дэвида наши шансы выпрыгнуть на парашютах были бы практически нулевые. Но я так сильно восхищался храбростью этого человека, что не смог отказать ему, несмотря на большой риск. Я обнаружил, что почти все командование 2-й авиагруппы собиралось участвовать в ударе по джерри. Это снова свидетельствовало о замечательном боевом духе группы. Было немного, если таковые вообще имелись, союзнических воздушных соединений, которые могли сравняться с ней.
Дэвид и я взлетели поздно вечером из Лэшема на «москито» из 613-й эскадрильи. В дополнение к обычному пушечно-пулеметному вооружению мы несли четыре 227-кг бомбы с взрывателями с 11- секундным замедлением. Нашей задачей в течение ночи должно было стать патрулирование над
