Стихотворения и переводы

Но все равно, спасибо, что ты был,
кораблик мой, построенный без правил.
Но все равно, спасибо, что ты плыл
по синей по воде — и петь меня заставил.

' Наступает особенных мыслей поpа '

Наступает особенных мыслей поpа,
за огpадой свивается кольцами ветеp.
Наступает поpа, когда pосчеpк пеpа
по особому легок и светел.

Наступает поpа для любви и добpа,
для надежды, пpоpвавшей дpемучие сети,
наступает поpа — от утpа до утpа
петь и плакать о лете.

Наступает поpа — улетает листва.
Из земли выползают лесные коpяги.
Наступает поpа — умиpает листва.
Начинается жизнь на бумаге.

Учеба в МГУ на двух факультетах одновременно — историческом и филологическом

О переводах Любови Якушевой

Ее сильные черты характера — независимость и трудолюбие

Гордый характер сильного и умного человека, знающего, что неизлечимая болезнь очень скоро прервет его жизнь.

Два диплома МГУ (один с отличием), диссертация, книга переводов — и много книг оригинальных стихотворений после смерти.

РАДИ ЛЬНЯНЫХ КОЛЫХАНИЙ Владимир ЛЕОНОВИЧ

Если бы Любовь Якушева оставила нам заметки на полях своих переводов, это было бы замечательное чтение. Ею преодолено оказалось несколько пространств, кроме того линейного, когда слово переводится словом и строка строкою. Её любимый Георгос Сеферис, поэт по призванью, дипломат, видимо, от скуки и хозяин, радушный хозяин любого житейского положенья — по всем приметам на русский наш язык и смысл непереводим. Уследить все его капризы, стремительные броски взгляда, угадать главное в небрежной, казалось бы, пестроте “Тетради упражнений” или “Судового журнала”, в этих вереницах и циклах, в этих обмолвках-миниатюрах, в этих заметках для себя-единственного?.. К тому же принять его родную ему фактуру, совершенную экзотику для нас, умудриться прочесть её без помех? Не ослепнуть от солнца его отчизны, раскалённого, как “Белый ангел” его стихов…

К а к на всё это отважилась Любовь Якушева?

С солнечной стороны далёкий распластанный берег
и алмазными крошками дробящийся свет
на мощной стене.
Ничего живого лишь дикие голуби
и Асинский царь которого мы ищем уже три года
неизвестный и всеми забытый и даже Гомером.
В Иллиаде о нём лишь одно ненадёжное слово…

Прерву стихи на строке, чуть колеблемой анапестом — дальше всё тот же алмазно раздробленный свет и горячий песок под лопаточкой археолога, дальше та же безритмица — но э т а строка обозначила близость моря, оно явится вот-вот в тексте стихотворения, поистине колдовского неотразимым изобилием живейших ощущений Солнца, каменистой Земли, Тайны поиска небывалого царя. Тайны чьего-то лица под золотой певучей на звук маской:

Асинский царь пустота под маской
повсюду с нами повсюду с нами —

опять качанье уже алкеевой строки… Ничего праздного при всех капризах! Сразу — характер автора, которому так повезло с переводчиком, ничего не объясняющим, исполненным доверия к нашему слуху, завороженным — конечно! — магией подлин-ника. А что было бы на полях? То, по крайней мере, что выражено высокородным словом т щ е т а — тщета как результат, но не как поиск. Ещё, быть может, сожаленье, что счастливое духовное родство греков и “варягов” тысячу лет назад было теснее, чем нынче, что Геродот в чём-то оказался прав, заподозрив, что дикарь-нерв может обращаться волком. Во всяком случае, о г р о м н а я работа Якушевой есть некоторая компенсация прискорбного отдаления наших