Стихотворения и переводы

когда расплавлен свинец для гаданья —
сверкание летнего моря,
нагота полнокровной жизни;
и движение и остановка и неподвижность и дрожь,
кожа и поцелуи —
всё стремится сгореть.
Словно в полдень сосна обливаясь смолой.
торопится стать огнём
не в силах выдержать пытки, —
КРИКНИ ДЕТЕЙ ЧТОБ СОБРАЛИ ЗОЛУ
И ПОСЕЯЛИ.
Закономерно всё что уходит.
Даже то что осталось стремится сгореть
в этот день когда вбито солнце
в сердце столепестковой розы.

Ангел поистине раскалён добела — раскалена эта песня, этот гимн жизни. Интересно, поют ли эти слова на родине поэта? Она так музыкальна… Строчку о ЗОЛЕ я выделил крупно — она имеет силу эпитафии.

Мне кажется, особняком стоит в этом собрании “Героическая и скорбная песнь о младшем лейтенанте, погибшем в Албании” — поистине песнь Одиссеаса Элитиса (Нобелевского лауреата 1979). Если можно передать то, чем наполнено бывает смертное мгновение, то это сделал Элитис. Это самая отрывисто- прихотливая и, может быть, самая гармоничная вещь среди переводов. Весь “пересказ” явления смерти передоверен природе — и это она, природа, умирает по причине нелепой и неправедной смерти человека с его нелепым изобретением в руках, причиняющим смерть. Это поэма абсурда, ставшего законом “разумной” жизни. Такие вещи объясняют многое — например, то, почему здесь возможен только свободный стих.

Песнь Элитиса восходит к “Откровению” Иоанна Феолога — яркостью образов и общей идеей возмездия. Нельзя, люди, дар краткой вашей жизни отнимать у себя и других, дар превращать в долг и расцвечивать сей последний узорами лжи.

Весь мир сиял, словно в капле воды,
Где стук копыт звенел в зелёных кронах…
По утрам у подножья горы —
Там сегодня, СЛОВНО ОТ БОЖЬЕГО СТОНА
ВЫРАСТАЕТ ОГРОМНАЯ ТЕНЬ,
Там сегодня, всё ниже склоняясь, БОРЬБА
костлявыми пальцами
Из своего венка вырывает и гасит цветы…
. . . .

ПЕРЕВОДЫ С ГРЕЧЕСКОГО и другие — так, по сути, надо было бы назвать этот сборник, где поместились кроме Сефериса, Элитиса, Кавафиса, Варналиса и Ксироса, ещё четверостишие Марциала, три стихотворения Катулла, три — Генриха Гейне. Большая работа — переводы из Йозефа фон Айхендорфа. Якушева пишет об этом современнике Пушкина: “Всю поэзию Айхендорфа пронизывает чувство радостного и благоговейного преклонения перед совершенством природы, растворения в ней. Герой Айхендорфа наделён чистой душой, способной по-детски воспринимать мир. Не случайно некоторые стихотворения Айхендорфа стали романсами и народными песнями”.

Как будто Люба это пишет про себя!..

Такие переводы — отдых, распеванье, игра. Для русского поэта, воспитанного Пушкиным и Тютчевым, воспроизводить олеографии Айхендорфа — конечно, отдых, если не забава. Тем дороже н а й т и среди этих милых вещиц нечто более серьёзное, б о л е е с в о ё, так сказать. Кроме того чистого и детского, о чём сказала Люба.

Взберусь на гору — вниз смотрю с вершины,
спускаюсь вниз — смотрю на гребни гор.
То гордость всколыхнёт души глубины,
то грусть и кротость вдруг наполнит взор.
Но эти чувства и наполовину
не правят миром. Мне они — в укор.
Как медленно с пера сползают строчки!
С большим трудом я достигаю точки…
(“Летний зной”)

Недаром Аркадию Штейнбергу, в чьём семинаре по переводам занималась Люба Якушева, превосходным показалось стихотворенье “Прощальное”. “Это подлинный Айхендорф, — радуется Аркадий Акимович, — и это прелестные чистые стихи русские…”.

. . . .

Книга переводов (ещё здесь по одному или по два стихотворения Ренаты Вережану, Вийви Луйки, Валерии Гросу, Деборы Вааранди) с любовью и тщанием составлена осиротевшей матерью Любы — Лидией Фёдоровной Александровой. Как ныне водится, предваряют и заключают книгу авторитетные высказывания филологов и поэтов. Здесь очень уместны слова Александры Истогиной и Аркадия Штейнберга, М.Л.Гаспарова и Т.М.Николаевой.

Назревает большая книга, единый том Любови Якушевой: лучшие стихи и переводы.

Чтобы свет дошёл до цели, его источник должен работать.

Тем более сейчас, когда луч попадает в среду, чуждую ему и глухую, почти не пробиваемую.

Тем хуже — для этой среды…

Долгий и грустный это разговор. Но чем глуше и темнее среда — тем звонче и ярче должен быть такой отважный луч. Толпу не перекричит самая лужёная глотка. Но слышен будет в любом гаме серебряный голосок ребёнка. С этой чистотой сравнима ПОЭЗИЯ Любови Якушевой. И всё, что прямо или косвенно, близко или отдалённо относится к ней, заслуживает благодарного нашего интереса. В частности — книга, о которой идёт речь. И к тому же: подарен нам едва ли не полный, почти полный, огромный поэт, чьи несколько строк стоят поэмы, — подарен Георгос Сеферис, подарено читателю ч т е н и е небывалое, сравнимое с чтением Неруды, Лорки…

Ноябрь 99

Георгос СЕФЕРИС