всех рангов, прося оставить им билеты на очередной спектакль. Честно говоря, я и не догадывался, откуда такой ажиотаж… И вдруг выясняется, что на заседании Совета Министров академик Марчук, выступая по проблемам научно-технической революции, произнес речь о том, что искусство может оказать огромное влияние на ученых, на всю систему управления, и что всем работникам Совета Министров надо чаще бывать в театрах, где 'поднимаются актуальные проблемы современности', и он в этом убедился, когда вчера побывал на спектакле о космонавтах и ученых в Театре имени Гоголя!
Вполне естественно, что после этого выступления на заседании Совета Министров СССР академика Марчука ни о каком закрытии спектакля не могло идти и речи, и в Театре имени Гоголя побывали многие ученые и конструктора, руководители нашей промышленности и науки.
Потом у меня были новые пьесы, спектакли в разных странах мира. Особой популярностью пользовался 'Саркофаг', пьеса о Чернобыле. В разных странах мира, где я бывал на премьерах, меня спрашивали о моих учителях в драматургии. И я неизменно называл два имени: Олег Николаевич Ефремов и Гурий Иванович Марчук. Первый 'заставил' меня писать пьесы, а второй — помог первой из них увидеть свет…
Гурий Иванович Марчук — человек не только удивительно отзывчив, но прежде всего — неравнодушный. Это проявлялось постоянно, но особенно ярко мы почувствовали это на Общем собрании Академии наук СССР, когда Гурий Иванович произнес свою 'Прощальную речь президента' — поистине это был 'Реквием' великой советской науке.
Он говорил непривычно медленно, и мы, сидящие в зале, чувствовали ту боль, что разрывала сердце великого ученого и гражданина:
'Волею судеб мы стали не просто свидетелями, но и участниками исторической драмы, в которой многим — я не исключаю и себя — слышатся трагедийные ноты.
В чем же драма и даже трагедия момента? Сегодня прекращает свое существование Академия наук Союза Советских Социалистических Республик. Та самая Академия наук, которая в бурях века спасла и сохранила сердце и душу российской науки. Та академия, которая помогла создать сотни научных школ у себя и в братских республиках, достигла выдающихся мировых результатов практически во всех областях знаний.
Сегодня от нас уже отсечены многие плодоносящие ветви. Это — научные сообщества, органически связанные с культурой древних цивилизаций Кавказа и Средней Азии. Это — наука братской Украины и Белоруссии. Теперь эти части некогда единого организма советской науки стали научными сообществами суверенных государств, и мы должны налаживать с ними отношения в рамках международного сотрудничества.
Советская наука обнаруживала высокую эффективность и удивительную жизнестойкость в очень сложной внутриполитической и международной обстановке потому, что она была целостной системой. Несмотря на слабости и структурные дефекты, мы располагали единым фронтом научных исследований.
Сейчас наука всех суверенных государств бывшего СССР, включая Россию, скачкообразно становится структурно ущербной. Дай Бог, чтобы нам удалось компенсировать подобную ущербность интеграцией в мировое научное сообщество, достраивая недостающие звенья — но скоро и этого может не получиться, даже при самых благоприятных обстоятельствах, до которых весьма далеко.
Но главное — это процесс разрушения нашего научного потенциала как целостной системы. Надежды на то, что можно финансировать и спасти хотя бы одну ее часть (например, только фундаментальную науку) — иллюзорны. Наука — единый живой организм, а не конгломерат автономных механизмов. К сожалению, концепции спасения отечественной науки, ее выживания и возрождения нет ни у политиков, ни у научной общественности. Реальные драматические процессы заслонены Новыми идеологическими мифами, утопическими прожектами и абстрактными суждениями'.
Президент Марчук сражался за сохранение Академии наук бескомпромиссно и до конца. Казалось бы, он поступает опрометчиво, когда убеждает восходящего на престол Ельцина, что Разрушать единство Академии нельзя. Да, он шел против господствующего тогда мнения об 'исключительности России', просто Марчук видел дальше и глубже, чем те, кто рвался любой ценой к власти.
На президиуме Академии наук он оказался в одиночестве. Академики Велихов и Макаров высказались за перевод Академии наук СССР в Российскую академию, и их поддержали все Члены президиума.
Но Марчук продолжал сражаться: он доказывал, что свершается огромная ошибка, и он не имеет права молчать.
Я знаю, как тяжело быть одному против всех. В аналогичной ситуации я оказался, когда коллектив 'Правды' решил перейти под управление греков. Я был 'против', остальные — 'за'. Я вынужден был принять их позицию, но сразу же ушел из редакции. Спустя несколько лет все остальные поняли, что они совершили ошибку: 'Правда' перестала существовать не только, как самая престижная и главная газета, но и как газета вообще — она влачит жалкое существование на случайных подачках.
Не могу и не имею права сравнивать 'Правду' и Академию наук СССР, свою судьбу и судьбу Гурия Ивановича Марчука — просто хочу лишний раз подчеркнуть: необычной, тяжело было устоять на своих позициях, когда вокруг бушуют страсти и все убеждены, что ты ошибаешься!
А в зале, погруженном в столь глубокую тишину, что слышно не только каждое слово президента, но и его дыхание, продолжал звучать 'Реквием советской науке':
'Извечную проблему сочетания демократии с поиском научной истины замещают примитивной мыслью о пользе демократии в любой форме, в любой ситуации. Живой, хотя, быть может, и больной организм приносят в жертву фантому демократии, понятию, которое и объяснить-то толком не могут. Пресса иронизирует над тем, что ученые Академии наук СССР 'не определились' в понятии 'демократизация'. Согласно опросу, действительно, 80 процентов ученых затрудняются определить понятие 'демократизация' в отношении науки. И это — признак здравого смысла и ответственности, за которые общество еще будет благодарно ученым.
Научная истина не может быть найдена путем голосования и в этом смысле ее поиск, если хотите, недемократичен. Процесс научного поиска — это почти всегда противостояние меньшинства, а то и одиночек — большинству…'
Г.И. Марчук снял свою кандидатуру при выборах президента РАН.
После Общего собрания АН СССР он сразу же уехал на Волгу, на свою родину, где провел свои молодые годы. Месяц пробыл он там, обдумывая все происшедшее, и убедился, что поступал правильно. Позже он вспоминал о том, как он принял окончательное решение: 'Один из ученых, по-моему, академик Вадим Александрович Трапезников — крупный специалист в области системного анализа и информатики, сказал, что если живой организм умирает, то мозг умирает последним. Это мне очень понравилось, потому что Академия наук — это то, что не должно умирать. Если общество умирает, то действительно последней умирает наука, и спасти общество без базовой, очень серьезной фундаментальной и прикладной науки нельзя'.
Академик Марчук решил полностью посвятить себя науке, тем более, что на нее всегда не хватало времени, а в Институте вычислительной математики, им созданным, его ждали коллеги, друзья и многочисленные ученики.
И еще. Гурий Иванович Марчук будучи президентом Академии наук СССР сделал очень многое, чтобы установить широкое международное сотрудничество.
В своем 'Прощальном слове' он подчеркивал: 'Лишь СССР и США обладали национальной наукой с целостным научным фронтом — а это особое качество. Многие ученые Запада понимают, что ослабление науки нашей страны — это ослабление фронта всей мировой науки, и необходимо как можно скорее предложить межгосударственную программу по ее сохранению, а не просто составлять прогнозы массовой эмиграции наших ученых…
Кризис Академии наук СССР — это прежде всего кризис нашего Союза. Чтобы выйти из него, новое государство и большинство граждан должны заняться энергичным строительством общего дома. А наш гражданский долг в этой трудной работе — сохранить жизненно важный элемент общества — его науку. Не дать пресечься ее корню, ибо без науки нового дома не построишь… Нелегкий путь, полный ежечасной работы и трудного поиска предстоит пройти нашему научному сообществу в ближайшие годы. На нем ждут
