задавать мне этот излишний, праздный вопрос, ума не приложу.
— Это он вас пытал, — говорит Адриан, взбивая в мисочке яйца.
— Я, собственно, и сам так решил, — говорит Листер. — И я задет. Я открыл дверь библиотеки. Пассера встал. Барон говорит: «Добрый вечер, Виктор», Пассера отвечает: «Добрый вечер». После чего, поскольку услуги мои не требовались, я почтительно ретировался. Sic transit gloria mundi[3].
— Посидят, выпьют, — говорит Пабло. Он навел красоту и теперь издали любуется своими волосами в овальном зеркале. Так и сяк поворачивает голову, и волосы темно поблескивают.
— Льда не требовал? — спрашивает Элинор. — Вечно льда им не хватает.
— Льда у них в баре предостаточно, — говорит Листер. — Я сам положил, и под вечер еще поставил намораживать, я, лично, пока вы тут все были заняты собственными делами и названивали по телефону. Льда у них предостаточно. Им не хватает только баронессы.
— А-а, приедет она, будьте спокойны. — Кловис, встряхивая, тщательно уравнивает края в стопке своих бумаг.
— И где ее только носит. — Элоиз плюхается в пухлое, обитое кретоном кресло. — Уж хочется покушать тихо-спокойно.
Адриан приготовил поднос: поставил на него блюдо с омлетом, тарелочку с намасленными тостами, чашку на блюдце и серебряный термос с каким-то питьем. Элинор, оторвавшись от сервировки стола, рассеянно кладет на поднос нож, вилку, ложку; потом накрывает серебряными крышками тосты и омлет.
— Ты что? — Адриан сгребает с подноса нож и вилку. — Совсем уже?
— Ой, забыла. Весь день такое состояние. — Элинор заменяет нож и вилку большой ложкой.
Листер подходит к внутреннему телефону, снимает трубку, жмет кнопку. Телефон жужжит.
— Ужин направляется к нему, на чердак, — говорит Листер. — Ваш воспоследует.
Телефон опять жужжит.
— Мы будем держать вас в курсе, — говорит Листер. — От вас требуется одно: оставаться на месте вплоть до дальнейших наших указаний. — Вешает трубку. — Сестра Бартон дергается, — говорит он. — Этот, на чердаке, разгулялся и, возможно, к ночи еще ухудшится. Тот же случай — интуиция.
Адриан берет поднос, несет к двери, с порога спрашивает:
— Может, сказать сестре Бартон, чтобы доктора вызвала?
— Предоставим это сестре Бартон, — отзывается Листер мрачно, явно занятый другими мыслями. — Пусть уж она сама, как знает.
— Я с ним, на чердаке, тоже, если что, могу управиться, — говорит Элоиз. — Я всегда с ним очень даже хорошо умела.
— Ты бы, девушка, лучше, как поешь, прилегла поспать, — говорит Кловис. — Впереди у тебя важная ночь. Репортеры набегут с самого утра, а то и раньше.
— Это не случится раньше чем, примерно, в шесть утра, — говорит Элоиз. — Они как начнут ругаться, так всю ночь и не уймутся. У меня интуиция, вот и мистер Листер говорит, и...
— Только, что касается твоего положения, исключительно, — уточняет Листер. — В прочее время интуиция твоя равна нулю. В прочее время ты пень пнем. Просто, в твоем положении Ид[4] стремится одолеть Эго.
— Меня надо баловать. — Элоиз жмурится. — Почему мне винограду не дают?
— Дали бы ей винограду, — говорит Пабло.
— Только не перед обедом, — говорит Кловис.
— Клара! — кричит швейцар Тео. — Клара!
— Я умираю просто — такое желание спросить, что у них там творится в доме, — говорит она.
— Иди, иди сюда. Ну иди же, миленькая. — И он тащит ее в комнату, где огонь пылает за каминной решеткой. — Такое желание. — Он говорит.
— Тео! — говорит она.
— Вечно ты со своими кошмарами. — Тео говорит. Он прикрывает дверь комнаты, садится рядом с женою на диван и рассеянно оглаживает ее бедро, глядя на огонь. — Вечно ты со своими кошмарами.
Клара говорит:
— Нам-то все равно ничего не светит. Мы в Мадриде в «Ритце» лучше жили.
— Ну-ну. Нам и тут неплохо. Мы гораздо лучше тут живем. Листер щедрый. Листер очень-очень щедрый.
Тео берет кочергу, ворошит в камине угли, они вспыхивают, и Клара забрасывает ноги на диван.
— Тео, — она говорит, — я тебе сказала, что Адриан заходил, занял два яйца?
— А еще что, Клара? Что еще?
— Ничего. Просто два яйца.
— Только отвернешься, он тут как тут, — ворчит Тео. — Вот я завтра утром барону на него нажалуюсь. — Подходит к окну, опускает шторы. — И на Кловиса. — Он говорит. — Совсем за ним не смотрит. — Тео возвращается к дивану. Клара кричит:
— Нет, нет, не надо, я передумала! — Она его отпихивает, завязывает пояс отороченного шнурком халата.
— И не надоело тебе, Клара. — Тео говорит. — Да-нет, да-нет. Я бы баронессу мог иметь, была бы охота. В любой момент. В любое время дня и ночи.
— Ох, Тео, это же из-за тебя мне такие ужасы снятся, — шепчет Клара. — И зачем так говорить про баронессу, ведь у нее седые волосы. Постыдился бы.
— У нее, возможно, седые волосы повсюду, — говорит Тео. — Собственно говоря.
— Будь я мужчина, — Клара говорит, — меня бы от одной мысли стошнило.
— Собственно говоря, меня не так уж тянет с нею спать, — говорит Тео.
— Слушай, там машина на дороге. Я слышу, — говорит Клара. Но Тео не слушает. Она вцепляется в его подтяжки, шепчет: — Стыд-то какой, в доме ни одного яйца на ужин идиоту-мальчику на чердаке. Нет, что- то там случится. Я всю неделю чую, а ты, Тео?
У Тео нет слов, все существо его теперь сосредоточено на Кларе. Она говорит:
— Там машина подъезжает, Тео. Остановилась у ворот. Тео, лучше ты иди.
Он отрывается от жены только на долю секунды, чтобы сказать: «Молчи».
— Я слышу у ворот сигнал. — Она почти кричит. — Она там дудит, неужели не слышишь? Всю неделю во сне я слышала эти сигналы у ворот.
Тео сопит.
Машина гудит дважды, и теперь уж Тео надевает ливрею, берет себя в руки и обретает обычное свое достоинство не привыкшего суетиться человека. Идет в прихожую, берет из ящика стола ключи и выходит в сырой холод — отпирать ворота, за которыми продолжает сигналить скромный бежевый автомобиль- купе.
Впущенный во двор, он тормозит возле сторожки. Скуластая женщина за рулем одна в машине. Она опускает окно, улыбается:
— Как дела, Тео?
— Очень хорошо, спасибо, мадам. Прошу прощения, что заставил ждать, мадам. Там был вопрос насчет яиц для бедного джентльмена на чердаке, ему на ужин.
Она прелестно улыбается из-под большой меховой шляпы.
— Все без меня разлаживается, правда? А Клара как? Нравится ей новый маленький домик?
— О да, мадам, мы очень довольны этой службой, — говорит Тео. — Мы очень уютно устраиваемся.
— Вы привыкнете к нашим распорядкам, Тео.
— Да, мадам, мы много чего испытали, мы с Кларой. И мы очень хорошо тут обживаемся. — Он весь дрожит, стоя на холодном ветру с непокрытой головой, в своей легкой ливрее.
— С другими слугами найден общий язык? — ласково осведомляется баронесса.
Тео мешкает, наконец открывает рот. Баронесса его перебивает:
— Отношения хорошие? Поладили?
