— Не припомню точно, где — то уже за Марьиным. Я как раз из Чёрной речки от тётки Клавдии, подкормился у неё и в Невскую Дубровку, к крёстной моей, к тёте Василисе хотел пройти. Но с дороги прогнали, тогда в Колтуши, к тёте Кате пошёл. У тётки Клавдии сытно, но очень тесно. Под столом спал, больше негде.
— Фляшенхальс…[3]
— Что? — Не понял Микко.
— Отчего тесно? Семья у тётки большая?
— Нет. Солдат много. Она им стирает, бельё чинит. А они ей крупу, хлеб дают. А ещё картошку и овощи разные. Иногда даже консервы.
— В каком направлении двигалась техника? Танки, машины — куда шли?
— Я не знаю, не спрашивал. Там спроси только, сразу куда следует отправят. По строгости законов военного времени.
— Но ты же видел: поперек твоей дороги они двигались, по пути с тобой или навстречу.
— А — а, навстречу. — Сообразил — таки Микко. И подтвердил. — Навстречу ехали. Я от тётки Клавдии шёл, а они навстречу, из — за поворота.
— Значит, скорее всего, двигались в направлении Восьмой ГЭС или Второго городка?
— По той дороге можно доехать… Да. Но там другой берег и линия фронта. Может туда поехали, или свернули потом, не знаю.
— Много техники в колонне?
— Не знаю. Меня ж прогнали. Я стоял, стоял, ждал когда проедут. А потом не дождался, пошёл. Прошёл немного, меня и прогнали. Легковушка затормозила и командир из легковушки выглянул и прогнал. Уходи, говорит, парнишка, а то под колёса попадёшь или под гусеницы. Я и свернул на просёлок.
— Стоял долго?
— Нет, только притормозил. Сказал, чтоб я уходил с большака и дальше поехал.
— Не про то я, — рассердился на его бестолковость офицер. — Ты долго стоял, ждал пока колонна пройдёт?
— Не знаю… Наверно… Замёрз даже.
— Значит колонна большая была.
— Да. Не маленькая.
— А до Невской Дубровки так и не дошёл?
— Дошёл. Потом, после Колтушей.
— И как там, с дороги тебя не прогоняли, чтоб под колёса или под гусеницы не попал?
— Прогоняли.
— Те тоже навстречу из — за поворота?
— Нет, они прямо.
— А та дорога куда ведёт?
— Не знаю точно, к Порогам вроде бы.
— Хорошо. А что за техника?
— Да всякая. И машины, и танки, и тягачи с пушками.
— Колонна большая? Больше чем та, которую раньше встретил?
— Не знаю даже, — пожал плечами.
— Ну ладно.
Офицер отозвав фельдфебеля, за спиной Микко, приложил палец к губам и приглушив голос спросил по — немецки.
— Обыскивали?
Фельдфебель кивнул.
— Ну и?
— Ничего. Если не считать вшей и грязи.
— Хорошо обыскали? — Не поддержал его наиграно брезгливого тона офицер.
— Конечно. Полностью. И швы, и заплатки прощупали. В соответствии с Вашими инструкциями.
— Гут, — одобрил действия фельдфебеля обер — лейтенант. — И снова обратился к Микко. — В Колтушах долго был?
— Нет, только переночевал. У тёти Кати тоже тесно, а с едой хуже.
— Какие части там стоят?
— Не знаю, не спросишь…
— Танки, пушки на улицах есть?
— Есть. И танки, и пушки.
— Танков много?
— Много.
— А пушек?
— Не очень.
— Значит, танков больше?
— Да, больше.
— Хорошо, молодец, — похвалил мальчика. А сейчас куда и к кому путь держишь?
— К тёте Христине в Никитола. Подкормлюсь у неё немного.
— Подкормись, — одобрил его намерение обер — лейтенант. И попросил. — Расскажи солдатам, что ел русский мальчик, который сидел на снегу.
— Какой мальчик?
— Про которого ты рассказывал, что он сидел на снегу и что — то ел. Вспомнил?
— А — а, — догадался Микко к чему клонит офицер. — Так это ещё в прошлую зиму было.
— Не важно в прошлую или в эту. Солдаты здесь недавно, ещё не слышали, а им полезно такое знать. Рассказывай и подробно, — потребовал офицер.
— Шёл я тогда из Куйвози в Лесколово. — Микко говорил, а лейтенант переводил. — Смотрю на сугробе возле дороги, парень сидит, постарше меня, и что — то ест. Вроде как лопата в руках у него, только короткая и толстая. Подошёл ближе, смотрю: он на собаке сидит, ногу заднюю от неё отрубленную грызет. Собака вся белая, в инее. Наверно всю ночь пролежала. Топором стружек на ноге наделает, отгрызает стружки и жуёт. Я как увидел топор, так перепугался… Ну, думаю, сейчас он меня топором зарубит… И меня съест. Сильно испугался. Хорошо на лыжах был. Не помню, как Лесколово проскочил. Опомнился уже в Верхних Осельках.
Солдаты брезгливо рассмеялись, отплевываясь. Одного, невысокого круглолицего крепыша, чуть не стошнило.
— Вот тебе за усердие, — офицер подал Микко плитку эрзац — шоколада. — В другой раз больше разглядишь, больше расскажешь, больше получишь. Хочешь много продуктов и много денег?
— Хочу.
— Тогда внимательно смотри, что и как у русских, хорошенько запоминай и мне рассказывай. Тогда дам тебе много продуктов и много денег.
— Память у меня не очень хорошая. От голода. И часовые там везде. Чуть что, стреляют без предупреждения, по строгости законов военного времени.
— Ну, в тебя, в ребёнка, вряд ли станут стрелять, — не поддержал его боязливости офицер. И фельдфебелю. — Отведи его, пусть покормят и с собой что — нибудь дадут. А то помрёт союзник с голоду, после изысканных русских деликатесов из мороженой собачатины. И под хохот подчинённых вышел из блиндажа.
Фельдфебель продовольственный вопрос разрешил по — своему.
— На, руди, — кинул на стол пачку галет. — Ешь, но больше не рассказывай такого после завтрака.
Микко поблагодарил и аккуратно уложил в торбу.
— Отведи его на кухню, если есть чем, пусть покормят и хлеба с собой дадут, — это фельдфебель уже Веберу. — Поест, и сразу же бегом отсюда, не место ему здесь. И скажи обер — лейтенант приказал выдать мальчику сухой паёк. Что выдадут, принесёшь сюда.
