такое значение. Ты можешь найти способ, чтобы Марка объявили…
— Не говори так, Николь. — Предостерегающие нотки в тоне Кили прекратили спор.
Николь в раскаянии опустила голову и принялась рассматривать свои наманикюренные ногти. Наконец, подняла глаза на Кили и улыбнулась раскаивающейся улыбкой.
— Извини, я слишком далеко зашла. — Она подошла, нежно обняла подругу и поцеловала в щеку. — Я ворчу на тебя только потому, что люблю тебя.
— Знаю, что любишь. Я тоже люблю тебя. Но мы никогда не сойдемся во мнениях на этот предмет, так что давай поговорим о чем-нибудь другом. Ладно?
— Ладно, — уступила Николь, но затем пробормотала: — Я все-таки считаю, что, если бы ты как следует повалялась в сене хоть с захудалым жеребцом, это принесло бы тебе большую пользу.
Если бы Николь узнала, что Кили ответила отказом на приглашение выпить кофе с Даксом Деверексом, одним из самых завидных холостяков страны, она, без сомнения, просто задушила бы ее.
Этому не суждено состояться. А жаль, подумала она, зажигая дневной свет в ванной. Горячий душ — это именно то, что ей сейчас нужно для того, чтобы ослабить напряжение всех мускулов. Затем она свернется калачиком в постели и станет просматривать записи своей завтрашней речи.
Вода в душе была чуть теплой, но этого оказалось достаточно, и она почувствовала себя значительно лучше, когда вышла из ванной, обмотав вымытые волосы полотенцем и натянув свой толстый махровый халат. Голубое гостиничное полотенце совершенно не сочеталось с ее желтым махровым халатом. Но какая разница?
Она как раз включала лампу на ночном столике рядом с уже разобранной постелью, когда раздался тихий стук в дверь. С осторожностью, присущей женщинам, привыкшим жить в одиночестве, она с опаской приблизилась к двери и проверила, закрыта ли она.
— Да? — тихо спросила она.
— Обслуживание номеров.
Она прислонилась к двери и прижалась лбом к ее холодной поверхности. Тщетно пыталась она унять охватившее ее сердцебиение. Открыла было рот, чтобы заговорить, но, обнаружив, что во рту пересохло, тяжело сглотнула.
— Вы что, с ума сошли? — кое-как хриплым голосом удалось проскрежетать ей.
— Возможно, — согласился Дакс. — Это один из глупейших поступков, которые мне доводилось совершать в последнее время, но… — Она представила себе, как он пожимает плечами. — Можно войти?
— Нет!
— Кили, ваша репутация, не говоря уж о моей репутации и о моей кампании, пойдет прахом, если кто-нибудь пройдет по коридору и увидит меня у вашей двери. Все равно как если бы Карл Бернстайн и Боб Вудворд[1] нашли меня здесь. Так что, пожалуйста, откройте дверь, пока не случилось ничего столь ужасного. У меня кое-что для вас есть.
Интуиция подсказывала ей, что он не уйдет до тех пор, пока не увидит ее, и она открыла дверь. На пороге с подносом в руках стоял Дакс. На нем была повседневная рубашка и джинсы, на голове — шапочка коридорного. Она засмеялась и, ослабев, прислонилась к косяку.
— Что вы здесь делаете?
— Живу, — ответил он и, проскользнув мимо нее, поставил поднос на маленький круглый столик.
— Вы здесь живете?
— Да, наверху. На последнем этаже. Холостяку невыгодно содержать дом здесь. Чертовски дорого. Так что я зарезервировал апартаменты тут.
— Поэтому оказалось так удобно следовать за мной. Вам все равно надо было ехать в эту сторону, — поддразнивая, сказала она.
— Да, это облегчило задачу, но я поехал бы за вами в любом случае, — серьезно ответил он, не подхватывая ее тон.
Неловко переступив с ноги на ногу, она перевела взгляд на поднос, накрытый белой льняной салфеткой.
— Что это?
— Обслуживание номеров, — небрежно пояснил он и с торжественным видом снял салфетку. — Я никогда не обманываю.
Кили совсем забыла о полотенце, обмотанном вокруг головы, о домашнем махровом халате и босых ногах, но, вдруг вспомнив, вспыхнула от смущения. Она попыталась прошмыгнуть мимо него со словами:
— Я на минутку.
— Вы прекрасно выглядите, — смеясь, сказал он и схватил ее за руку.
Если бы он не прикоснулся к ней, этого никогда не произошло бы. Но он прикоснулся, и тепло его пальцев у нее на запястье в большей мере пресекло ее порыв выбежать из комнаты, чем сила, с которой он сжал ее руку. Кили остановилась, но не повернулась к нему лицом. Его смех утих, а затем и совсем прекратился. Ему было достаточно чуть потянуть ее за запястье, чтобы она повернулась к нему. Ее глаза были широко открыты, в них читалось чувство вины и опасения, в его глазах отразилась мольба. Они медленно тянулись навстречу друг к другу до тех пор, пока его рука не обхватила ее щеку. Черные, словно эбеновое дерево, глаза с обожанием взирали на каждую черточку ее лица. Его большой палец погладил ее дрожащие губы, и ее веки, словно по собственной воле, закрылись, спрятав полные слез глаза.
Дакс, секунду поколебавшись, наклонил голову и слегка коснулся губами ее губ. Его опалил раскаленный добела жар. Ее дыхание вырывалось из чуть приоткрытых губ тихим, исполненным душевной муки шелестом. Он пристально смотрел на ее губы, на невероятно нежные веки, окаймленные длинными ресницами, и снова уступил искушению — коснулся ее губ своими.
Она инстинктивно придвинулась к нему. Тела соприкоснулись и слились. Их охватила первобытная жажда. Осторожность оказалась отброшенной, барьеры рухнули, и поток сексуального напряжения, все увеличивавшийся с тех пор, как они впервые увидели друг друга, прорвал плотину, возведенную совестью и запретами. Он прижал ее к себе, и их губы слились. Сильные, но нежные руки обхватили ее спину и прижали к себе таким образом, что казалось, будто они абсолютно подходят друг другу. У Кили закружилась голова от подобных ощущений. Ее руки невольно потянулись к его талии и легко легли на ремень, затем заскользили вокруг талии к спине и двинулись вверх, изучая гладкие мышцы под мягкой сорочкой.
Полотенце сбилось с головы и упало на пол. Его пальцы принялись перебирать влажные пряди, затем обхватили ее голову и удерживали ее в неподвижности, пока он все глубже проникал в ее рот. Казалось, он исследует каждый его уголок, смакует его, наслаждаясь каждым нюансом. Его язык настойчиво скользил по ее нижней губе, неоднократно погружаясь в рот, отдавая и беря в равной мере. Натиск все усиливался, становясь все быстрее и яростнее, до тех пор, пока не стал слишком провокационным, слишком страстным, слишком эротичным, чтобы они могли оставить это без внимания. Они импульсивно оторвались друг от друга.
По щеке Кили скатилась слезинка, и она прикрыла рот дрожащей рукой. Дакс легонько сжимал ее плечи, всматриваясь в ее лицо, его темные глаза молили о понимании. Высвободившись, она бросилась через всю комнату к широкому окну, прижалась лицом к холодному оконному стеклу, закрыв от стыда глаза, и разразилась сухими прерывистыми рыданиями.
Дакс не последовал за ней, он опустился на стул и сидел на нем, широко расставив колени, опершись на них локтями и закрыв лицо ладонями. Немного погодя он потер лицо, затем поднял глаза на женщину, все еще стоявшую, съежившись, у окна.
— Кили, пожалуйста, не плачь. Извини. Мне не следовало приходить сюда. Я дал себе слово, что не прикоснусь к тебе, но… — Он замолчал.
— В этом нет твоей вины, — чуть слышно произнесла она. — Мне не следовало впускать тебя. — И, немного подумав, добавила: — Я сама захотела.
Когда она повернулась, он по-прежнему сидел на стуле, с потерянным видом глядя между своих ботинок на ковер.
— Дакс, я поступила нечестно по отношению к тебе. Я хочу рассказать тебе о себе, о своей жизни. Ты должен кое о чем узнать, тогда ты поймешь.
