все не унимались.
Свет в подъезде не горел, и мы осторожно спускались вниз гуськом: хозяин, затем я, потом Яшкин и хозяйка.
Хозяйка, видимо, оступилась и громко ойкнула.
— Кажется, моя жена сломала ногу! — злорадно расхохотался хозяин. — Слава тебе, господи! — наконец-то!
— Я знаю, негодяй, — это твоя заветная мечта! — раздался сверху металлический голос. — Но она не сбудется. Скорее я дождусь, когда ты сломаешь шею.
Это было жутко и здорово, как в детективном фильме.
Когда мы почти скрылись за углом дома, знакомые Яшкина решили угостить нас последней шуткой.
Наверное, хозяин распахнул перед женой двери подъезда, потому что она вдруг сказала, талантливо имитируя настороженность:
— С чего бы такая галантность? Уж не собираешься ли ты пристукнуть меня сзади чем-нибудь тяжелым?
— Шагай, шагай, — пробормотал хозяин. — Я не захватил молоток. Да и свидетели еще близко.
Яшкин, наконец, дал себе волю. Он плюхнулся прямо на газон и минут пять хохотал, как сумасшедший.
— Ну, молотки! — повизгивал он между обессиленными всхлипами. — Во дают!..
— Слушай, и часто они… так? — спросил я.
— Да всегда, — сказал Яшкин, промокая беретом слезы. — Десять лет их знаю — и все время…
Однажды вечером
Как-то вечером возвращаюсь я домой. Ну, устал, конечно, после трудового дня — иду, опустив голову, по сторонам не гляжу. Вдруг останавливают меня двое: один рыжий, другой конопатый.
— Эй, мужик, — говорят, — дай закурить.
А у меня, как назло, ни одной сигаретки — все за день прикончил.
— С удовольствием бы, товарищи, — отвечаю, — но — увы!
А сам пока не ухожу: вдруг, думаю, еще о чем-нибудь спросят: сколько времени, например, или — как пройти до ближайшего кинотеатра?
И они тоже не уходят. Этот рыжий деловито оглядывает меня и говорит конопатому:
— Может, побьем его для профилактики?
Конопатый задумчиво так, даже меланхолично склонил голову набок, покачивается на носках — раздумывает.
Я тем более не ухожу. Неудобно все-таки: человек размышляет, вдруг скажет — «давай побьем», а я уж вон где — за полквартала.
Конопатый подумал и отвечает:
— Да ну его к свиньям.
И поворачивается, чтобы уйти. Рыжий поворачивается за ним. Но не без сожаления. Так ему, вижу, подраться охота — просто до зарезу.
— Минуточку, товарищ, — говорю я тогда. — Вот вы, извиняюсь, рыженький! Может, в таком случае, мы с вами его побьем? — и киваю на конопатого.
Рыжий удивляется:
— Ты что, стерва! Он же друг мой. Кореш.
— А это не имеет значения, — говорю я. — У нас каждый каждому — почти что родственник. Да вы не сомневайтесь: мы его хорошо побьем. Я некоторые приемы каратэ знаю — очень эффектно должно получиться.
Конопатый почему-то обижается:
— Ты! — говорит, — Дохляк! Чо привязался? Еще каратэ-хэтэтэ какие-то!..
— А вы разве не знаете?!. Тогда тем более интересно! Сейчас покажу. — Тут я ставлю портфель на поребрик и принимаю стойку:
— Ну! — говорю, — налетайте. Бейте хоть рукой, хоть ногой. Если нож есть — бейте ножом. Только всерьез бейте, не понарошке.
Они начинают пятиться. Я улыбаюсь:
— Да вы не бойтесь! Я вам до конца руки ломать не буду. Так, маленько.
Тогда они и вовсе побежали. Причем рыжий передом бежит, а конопатый, для чего-то, задом.
А я — бывает же такое! — нащупываю в кармане последнюю сигаретку.
— Эй! — кричу. — Погодите!
Тут конопатый падает, переворачивается и бежит дальше на четвереньках. Пока не скрывается из глаз…
Так мы ни с кем из них никого из нас и не побили. А жалко. Главное, такие хорошие ребята: один рыжий, другой конопатый.
Опасная зона
И все же что-то такое есть в жизни. Какой-то рок или перст судьбы. Иногда этот самый перст возникает среди обыденности и довольно решительно вносит свои коррективы.
Так у нас с одним молодым человеком, студентом Геной Тубейкиным, произошла очень грустная история. Его любимая девушка оставила. Грубо говоря — бросила. Или, как теперь образно выражаются, — пнула.
Бросила она его (прошу внимания! Вот здесь уже начинается кое-что, не повседневно встречающееся) — бросила она его из-за неприличного Генкнного увлечения, из-за хобби, Генка, видите ли, был страстный коллекционер. Только коллекционировал не почтовые марки или древние монеты, как прочие нормальные люди, а, где только мог, обдирал разные безграмотные афиши, таблички и вывески.
Теперь представьте себе такую картину: возвращается он, к примеру, с этой девушкой нз кино, с дополнительного сеанса. И вот, вместо того чтобы в скверике где-то посидеть да полюбоваться звездами, он заставляет ее стоять на стреме, а сам минут двадцать раскачивает придорожный столб с фанерным щитом, на котором написано: «Не ослепляй товарища!»
Естественно, что девушка (ее Света Дергачева звали) терпела-терпела и не выдержала. Решила отдохнуть душой с другим, между прочим, с кларнетистом из ресторана «Якорь» Вадиком Подбельским, который, кстати говоря, коллекционировал безобидные спичечные этикетки.
И так ей, видать, не терпелось насолить этому обормоту Генке, что она очень скоро согласилась выйти за Вадика замуж. Даже день они назначили, когда идти во Дворец бракосочетаний.
Вот тут-то Гена Тубейкин и закуковал — понял, наконец, куда завело его оригинальничанье.
Накануне рокового дня он вернулся в общежитие и в полном отчаянии начал уничтожать свои экспонаты, толочь их в мелкую пыль и щепать на лучины. Он безжалостно крушил их, пока не наткнулся на железный лист, примерно сорок на сорок сантиметров, с надписью: «Опасная зона».
И тут в голову Гене Тубейкину запала дьявольская мысль.
Он прибил лист к деревянной рейке, дождался полной темноты и, прокравшись к Дворцу бракосочетаний, воткнул этот тревожный сигнал в газон — у самого входа.
Конечно, Гена на многое не рассчитывал. Просто он хотел слегка подпортить бывшей своей симпатии настроение. Однако, сверх всяких ожиданий, Вадик Подбельский, увидев эту отрезвляющую надпись, повернул обратно. Оказался, видать, типом, зараженным предрассудками. Ну, правда, для невесты он придумал благовидный предлог: сказал, что паспорт дома забыл. А пока бегал домой — ногу будто бы
