Катер замедлил ход. Вот Трофим Федорович уже стоит на палубе с ребенком на руках и говорит, вытянув губы:
— Тю, дурень! Его спасли, а он плачет!
— Захарушка! Держись за круг! — кричит Агапов, и круг тяжело шлепается в воду недалеко от Бородачева.
Теперь спасти мужчину с усами — и все. Его голова временами скрывается под водой.
— Держись, милок! Идем! — кричат ему с катера.
Но когда катер подошел к обломкам, на поверхности Волги никого не было…
Несколько секунд все смотрели по сторонам, надеясь, что еще появится этот незнакомый человек, а потом два матроса нырнули в ленивые волны, поднятые катером. Матросы то появлялись на поверхности, то исчезали в глубине, а на катере их ждали, были готовы помочь им.
Наконец медленно всплыл, отдуваясь, один из них, и рядом с ним поднялось из воды бледное, с полузакрытыми мутными глазами лицо усатого мужчины. Их подняли на катер. Мужчина лежал неподвижно, беспомощно разметав руки по мокрой палубе. Вите казалось, что он мертв, но матросы упорно делали ему искусственное дыхание, растирали сукном его тело, и вот изо рта его хлынула вода, потом он глубоко вздохнул и посмотрел на склонившихся над ним моряков.
Скоро он окончательно пришел в себя.
— И чего тебя, мил человек, понесло обратно на середку, раз силешек мало осталось? — ласково выговаривал ему Трофим Федорович.
Катер забрал с берега всех спасшихся с парохода людей и вновь быстро бежит по спокойной реке.
— Вы нас на какую пристань высадите? — спросил один из мужчин.
— Пока доставим к бакенщику. Он тут недалеко живет, — объяснил Курбатов. — Нам уходить отсюда нельзя, но командование мы известим, и вас скоро заберут. Во всяком случае, ночевать там не придется.
Витя стоит у пулемета, наблюдает за небом и одновременно косится на женщину, которая, улыбаясь, прижимает к себе сына, смотрит на него глазами, полными счастливых слез, и что-то наговаривает. Мальчик смеется, показывая в улыбке первые два зубика…
Катер сбавил ход и ткнулся носом в яр. Маленький бревенчатый домик словно спрятался под развесистым дубом. Его и видно только с реки. Много таких домиков на обоих берегах Волги. Как хорошо и спокойно, наверное, было здесь раньше!
В этом домике живет бакенщик Соснин. Должность у него, кажется, небольшая, а попробуйте без него! Многие видят ночью на реке красные и белые огоньки, но не все знают, что это дело рук бакенщика. И вовсе не для красоты он зажигает их. Они горят над опасными для пароходов местами. Не будет их — не узнает капитан парохода, где мель, где камни, и налетит на них пароход.
Бакенщик Соснин, или просто Данилыч, как его звали соседи, родился здесь, здесь рос, здесь и начал работать, приняв участок от своего отца. Свое дело он считал важным, нужным и любил его, но как только началась война, опостылели ему бакены, створные знаки и перевальные столбы. Посоветовавшись с матерью и женой, Данилыч забросил за спину маленький мешок с караваем хлеба, куском осетрового балыка и пошел в районный центр.
Там он пробыл два дня и вернулся домой темнее тучи: медицинская комиссия признала его негодным для службы в армии. Ну будь бы Данилыч действительно больной, тогда бы еще туда-сюда, а то ведь какое-то плоскостопие обнаружили у него врачи. Нашли к чему придраться!
Все это Витя узнал от Бородачева, для которого, казалось, не существовало тайн, и теперь с интересом рассматривал и маленький домик, и сколоченные из досочек бакены, стоящие у его стен, и самого Данилыча, хлопотавшего около неожиданных гостей.
К катеру подошли двое парнишек лет двенадцати. Один из них с длинными, давно нестриженными волосами, закрывающими ворот рубашки-косоворотки, уселся напротив катера и бесцеремонно уставился на Витю голубыми глазами. Другой, немного пониже и пошире в плечах, подошел как-то бочком, сел рядом с первым и только украдкой стрелял в Витю черными глазами, прятавшимися под надвинутым на самый нос козырьком картуза.
Витя польщен их вниманием, делает серьезное лицо и с важным видом прохаживается у пулемета. Изредка он подносит к глазам бинокль, всматривается в реку и снова прохаживается по надстройке, заложив руки за спину.
В глазах у ребят откровенная зависть. Витя чувствует, что им очень хочется тоже постоять у пулемета. Вите не жалко, он бы и пустил их на катер, но что скажет Василий Николаевич? Он говорил, что гражданских на корабль можно пускать только по особому разрешению.
— Неужто ты матрос? — спрашивает голубоглазый.
— Нет еще, — вздыхает Витя, — пока юнга. — И тут же торопливо добавляет: — Я могу делать все, как матрос, но мне мало лет… Не веришь? Честное пионерское!
Ребята еще сомневаются, но Бородачев уже спешит на помощь другу:
— Юнга! Вы на посту и посторонними разговорами не отвлекайтесь!
Ребята многозначительно переглядываются.
— А как тебя звать? — шепотом спрашивает второй, черноглазый.
— Витя.
— А меня — Ваня. Это мой батя здесь живет… У Кольки, — Ваня показал глазами на соседа, — мать и братья — в деревне… Он сам вентеря плетет!
— Ты давно во флоте? — спрашивает Коля.
— Около года.
До года еще восемь месяцев, но ведь будет и год! С катеров Витя уходить не собирается, а поэтому и не считает свои слова ложью.
Снова молчание, и опять вопрос шепотом:
— Давай дружить, а? Мы тебе такое покажем! — Глаза у Вани от удовольствия совсем закрываются.
— Служба у меня.
— А ты после службы приходи! Ладно?
— Хорошо.
— Мы с тобой рыбу ловить будем, — соблазняет Ваня. — Мы тебе такие рыбные места покажем, где…
— …рыба сама рыбаков ловит, — заканчивает за Ваню подошедший Бородачев. — Краснофлотец Бородачев пост принял. Можете идти, юнга.
Еще минута — и Витя сидит рядом с ребятами. Они рассматривают его синий воротник с тремя белыми полосками, медную бляху ремня и золотые якорьки на концах ленточек.
Скоро все трое уже до мелочей знали несложную биографию друг друга и разговаривали как старые знакомые.
Из дома Данилыча вышел Курбатов. Еще издали он несколько раз покрутил воображаемую ручку, что означало: «Заводи моторы!» Витя торопливо побежал на катер.
— Ты, Витька, обязательно приходи к нам! — крикнул ему вдогонку Ваня.
Глава седьмая
ВНЕШТАТНЫЕ НАБЛЮДАТЕЛИ
Когда бункер был заполнен чуркой, Витя подсел к Курбатову, отдыхавшему после купания, и спросил:
— Василий Николаевич… Мы что сегодня ночью делать будем?
