— Чего?
— А ты в лесу бывал? В настоящей тайге?
Нет, в тайге Витя не был. Он ходил с отцом за город в лес, но не видел там ни поваленных бурей деревьев, ни диких зверей, о которых пишут во всех книгах про тайгу. Только много грибов и морошки на моховых кочках было там. Нет, не походил тот лес на тайгу.
— Жаль… А тут, брат, леса настоящие, — продолжал Захар, показывая глазами на берег. — Зверя любого поймать дважды два можно.
Витя не совсем ясно представлял себе, как можно поймать зверя «дважды два», но понял, что такая охота не требует особых знаний и сноровки.
— Ты только представь себе, Витя: мы работаем, кок варит обед, и вдруг из леса выходишь ты! В руках, на поясе, за спиной — всюду жирные зайцы! Подходишь к коку и говоришь: «Сегодня накормите команду зайчатиной». А? Здорово?
У Вити глаза горят. Это действительно здорово! Матросы давно жалуются на то, что надоели обеды из консервов и концентратов.
Витя отлично представляет себе, как матросы благодарят его, а Курбатов гладит рукой свой подбородок и говорит: «Ну, ну…»
— Хочешь, научу охоте на зайцев? — спрашивает Бородачев.
— Конечно, хочу!
— Тогда слушай… — И Захар, быстро перебирая пальцами пулеметную ленту, заговорил: — Как только остановимся, ты сразу бери у меня из тумбочки пачку нюхательного табака, у кока — морковку и беги в лес. Там найди заячью тропку, брось на нее морковь, посыпь ее табаком, а рядом с ней положи камень. Сделай несколько таких ловушек и затаись в кустах… Не пройдет и часа, как ты больше десятка зайцев соберешь.
Витя растерянно посмотрел на Бородачева. Как же так? Откуда же возьмутся зайцы?
Бородачев, казалось, прочел в глазах Вити эти вопросы и охотно пояснил:
— Зайцы увидят морковку, подбегут к ней, понюхают, а табак в нос! Косые расчихаются да как стукнутся головой о камень! Ты только не ленись и собирай их.
Верить или нет? Бородачев смотрит серьезно, но в голосе его есть что-то такое, заставляющее насторожиться. Не успел Витя принять какого-либо определенного решения, как за спиной у него раздался спокойный голос Николая Петровича Щукина:
— Старший матрос Бородачев!
— Есть! — ответил тот и поспешно встал с коробки из-под пулеметной ленты.
— Комсомольская организация поручила вам учить юнгу, а не высмеивать! — Парторг Щукин говорит спокойно, но смотрит так строго, что Захар краснеет и отвечает без обычного задора:
— В последний раз, товарищ главстаршина…
Обиженный, Витя, насупившись, сидит перед рубкой и смотрит на проплывающий справа гористый берег. Над белыми от гальки обрывистыми склонами — нежно-зеленый ковер травы, а в оврагах — кряжистые курчавые дубки. Хоть и красиво, но не то, что в Жигулях. Там горы поросли лесом, подступили к реке с обеих сторон, и река, сжатая ими, быстро текла, словно хотела вырваться на простор. Не было там ни островов, ни песчаных отмелей.
А здесь что ни поворот, то остров или рукав реки, называемый воложкой.
Изредка появляются маленькие домики, прилепившиеся к обрывистому берегу и словно повисшие над водой. Около них стоят белые и красные бакены. В домиках живут бакенщики. Они наблюдают за рекой.
Все это уже знакомо и немного надоело.
И вдруг из-за горы показался город. Длинные, чуть дымящие трубы заводов стоят на его окраинах, будто всматриваясь в зеленеющие степи, в молодо играющую волнами реку.
— Сталинград, — с гордостью произнес кто-то.
Витя оглянулся. К нему подошел капитан-лейтенант Курбатов. Он, как всегда, чисто выбрит, китель и брюки сидят на нем по-особенному красиво, словно специально для него придумали форму моряка.
А город уже рядом. Сначала промелькнули одноэтажные домики, каким-то чудом державшиеся на обрывах, а потом появились дома, красивые, как в Ленинграде, трамваи, гранитная набережная.
Около причалов вереницей стоят пароходы. Они большие, белые, с цветными полосками на трубах. По путям железной дороги, которая проходит почти у самой воды, паровоз тащит длинную цепочку красных вагонов, цистерн и платформ. Паровоз по сравнению с домами и пароходами кажется маленьким замарашкой.
На светлом фоне неба отчетливо видны стволы зенитных пушек, а на платформах стоят танки, закрытые брезентом. В сквере на набережной сидят люди в больничных халатах и с белыми повязками. Они что-то говорят, смеются и радостно машут руками катерам. Витя, хотя и знал, что нельзя этого делать на военном корабле, не вытерпел и помахал им бескозыркой.
Больше часа идут катера мимо города.
— Дворец физкультуры… Дворец пионеров… — называет Курбатов особенно красивые дома, и кажется, не будет конца этому перечню.
— А все-таки наш Ленинград лучше! — неожиданно перебивает его Витя.
Курбатов усмехается, кладет руку ему на плечо и тихо отвечает:
— Он будет таким же красивым, как Ленинград.
Город скрылся за островом, а Витя и матросы все еще смотрят туда, где чуть заметными темными облачками плывет по небу дым из заводских труб.
Под вечер, когда диск солнца стал необыкновенно большим и багровым, катера остановились. Они подошли прямо к деревьям, стоявшим сейчас в воде, и закрепились канатами за скользкие стволы. У бортов колышется черная вода, и кажется, что здесь глубоко-глубоко. Над катерами переплелись ветви деревьев и чуть слышно шелестят молодой листвой.
Хорошо. Прохладно. Тихо.
— Вот здесь и будем стоять, — сказал Курбатов.
— И долго? — не вытерпел Витя.
— Пока не пойдем дальше, — отшутился Курбатов, но потом ответил серьезно: — Военный человек, Витя, не должен спрашивать об этом. Приказ будет — и пойдем.
Глава четвертая
БУДНИ НА ТРАЛЬЩИКЕ
За бортом ласково журчит вода. Лучи солнца пробрались сквозь марлю, которой затянут иллюминатор, и остановились на лице Вити. Они стараются разжать его веки и будто нашептывают: «Вставай, соня! Посмотри, как хорошо кругом!»
Но Вите вставать не хочется: вчера очень поздно уснул из-за комаров. Их так много, и такие они нахальные, что стоит только на секунду появиться щелке, как в каюту влетает целый рой «пикировщиков», и то над одним, то над другим ухом раздается противное, однообразное, тоненькое и гнусавое их гудение. И что хуже всего — простыню они прокалывают своими хоботками, а под одеялом жарко.
— Как в банной парилке! — обычно ворчит Василий Николаевич.
Все-таки Витя приоткрыл глаза. На стенках каюты темные полосы: комары дожидаются следующей ночи.
«Я вас сейчас тряпкой», — думает Витя и намеревается встать, но в это время на палубе раздается сигнал побудки, и сразу так спать захотелось, что глаза закрылись сами собой.
— Витюша, слышишь? — спрашивает Курбатов, вставая с койки.
— Слышу, — отвечает Витя и нехотя сбрасывает с себя простыню.
