Фрэнк бросил шляпу. Снял пиджак:
— Помыться бы — рубашку хоть выжимай. И вся в помаде. Не хватает еще, чтобы сюда ввалились сейчас Нэнси с мамашей.
Эванс протянул ему вешалку с чистой рубашкой и полотенце:
— Охладись.
Пока Фрэнк мылся в душе и переодевался, Эванс рассказывал ему о своем пиаровском трюке.
— Я нанял девушек и, подробно проинструктировав их, рассадил среди зрителей. Девушкам полагалось вздыхать всякий раз, когда ты затянешь лирическую балладу, визжать, когда прозвучит слово «любовь», и биться в экстазе, когда ты протянешь руки в их сторону. Девчонки отлично справились, завели толпу и… Ты сам слышишь, что там делается… Сирена, кажется… значит, вызвали «скорую»!
— Твои штучки сработали… А я вроде как и ни при чем? Сбоку припеку?
— Не горячись, сицилиец! Знаешь, как отныне тебя будут величать? «Мистер Голос»! Я подбросил идейку критикам. Неплохо, а?
…Концерт закончился триумфально. А за ним другой, третий… Полгода сольных выступлений, неистовств зрительного зала, полицейских нарядов, разгонявших фанаток, — полгода славы, о которой
Синатра и не мечтал. Не мечтал потому, что никогда такого еще не было — повального сумасшествия, охватывающего зал при звуках голоса певца. Наемные красотки уже не требовались. Фанатки до хрипоты вопили «браво!», визжали и даже натурально падали в обморок от полноты чувств. Газеты писали, что на концертах Синатры происходит невиданное — тысячи поклонниц пытаются прорваться в зал, запрудив всю улицу! После предновогоднего концерта в «Парамаунте» дверь, ведущая за кулисы, была заблокирована жаждущими автографа девчонками. А спустя несколько дней американские газеты уже пестрели заголовками: «Битва пяти тысяч фанаток за возможность взглянуть на Фрэнка Синатру».
Поклонницы повсюду сопровождали своего кумира, зачастую перекрывая движение на улицах. На концертах же происходило такое безумие, которое не шло ни в какое сравнение с триумфами других великих исполнителей, выступавших в этом концертном зале. Юные фанаты Синатры, так называемые бобби-соксеры,[1] были готовы буквально молиться на своего идола и даже носили нечто вроде униформы — девушки надевали широкие юбки, на которых чаще всего был изображен прыгающий пудель. Синатра стал первым подлинным молодежным кумиром, первым в истории шоу-бизнеса поп-идолом, лидером настоящей субкультуры. Так что поклонницам Элвиса Пресли и «Битлз» было у кого учиться.
Завершал полугодовые выступления в «Парамаунте» уже совсем другой человек. Вернувшись после финальных оваций, цветов, криков в привычную уже, заваленную букетами гримерку, Фрэнк подошел к зеркалу, пытливо вгляделся в свое отражение. Человек из зеркала вперил в него довольно наглый взгляд, не скрывающий насмешку. Фрэнк кивнул ему:
— Привет! Вот, значит, какой ты… супер-пупер! — Он опустился на стул перед гримерным столиком. Его отражение повторило движение, но чуть замедленно, с ленцой, словно нехотя подчиняясь. — Ну ты фраер, Мистер Голос! Хорош гусь! — Фрэнк выключил часть лампочек. — Это за тебя я катался в пыли, разбивал носы, выдрющивался в провонявших мочой забегаловках, рассказывал про писающего льдом эскимоса. Из-за тебя надрывался часами, выводя фразу, ужом вился, чтобы угодить публике… Думаешь, все свалилось само? Э, парень, не так-то просто оставить всех за спиной. Я слушал пластинки Кросби днем и ночью, я пел даже в сортире, изучал звучание оркестра и присвоил, засадил в свои внутренности голоса всех инструментов. Я научился растягивать губы, экономить воздух, чтобы тянуть ноты, и делать вздох совсем незаметным… Я ездил на поклон к Бену Зигелю, чтобы, не приведи Господь, не сгнить от раны на фронте. Оберегал, как мог, твою драгоценную задницу…
Человек в зеркале закинул ногу на ногу и улыбнулся:
— Мама миа! Какой бескорыстный жертвователь! Речь, как я понял, идет о благодеянии… Давай расставим точки над i. Запомни: ты выламывался ради своих амбиций, ради безумной жажды быть лучшим. Ради удовольствия ловить в сладостные сети мурлыканья пестрых бабочек — всех, каких пожелаешь. На меньшее ты не согласен. Ты — победитель! Ты — Мистер Голос — Властелин мира! — Он расхохотался, с надрывом, с позой. И вдруг умолк, ткнув перед собой пальцем. И попал бы в самый нос Фрэнку, кабы не стекло. — А вот возьмет крохотный сосудик на твоих связках да и лопнет! И что? Прощай голос! Никакой мистер Зигель не поможет! Что ты тогда? Кто? Куда денется твоя королевская самоуверенность?
…Много лет спустя одна, много испытавшая и мудрая женщина, поющая перед полными залами на разных континентах, со смехом скажет ему:
— Не понимаю тех, кто говорит: «Я так дрожу перед выходом на сцену!» Если дрожишь — зачем выходить? Вот я совершенно не боюсь и выхожу с радостью!
— Представь, у меня та же история. Причем с самого начала. Мы отличная пара!
— Уникумы! — Они обнялись.
Разговор происходил в постели. Семидесятилетняя Марлен Дитрих и ее ровесник Синатра — оба успешно концертирующие и не боящиеся в этой жизни ничего, даже самой старости. Марлен, завершавшая связью с Синатрой свою бурную любовную биографию, называла Фрэнки «роллc-ройсом» среди мужчин.
«Поет душа, я лишь ее хранитель…»
Синатра стал самым популярным исполнителем Америки. Мир увидел секс-символ нового типа — молодежного поп-идола, заставлявшего биться сильнее тинейджерские сердца. Один из критиков заметил, что между строк песен Синатры непременно торчит его либидо…
Предложения сыпались со всех сторон. Такого быстрого триумфа никто не помнил. Правда, многие были уверены: Фрэнк Синатра — очередная «спичка», как вспыхнул, так и погаснет. Но пламя этой спички разгоралось в большой костер, который никто не мог погасить. Фантастически трудолюбивый и целеустремленный певец не был однодневкой. В музыкальных кругах шутили, что Фрэнк обладает патентом на исполнение хитов. Синатра тщательнейшим образом вырабатывал свой стиль. У Бинга Кросби он научился очень бережному отношению к тексту, у тромбониста Томми Дорси — искусству незаметно дышать, чтобы разнообразить свое пение длинными фразами, у Билли Холидэй — протяжной атаке ноты, вносящей разнообразие в ритмику всего оркестра. Но все эти тонкости исполнительской техники не приводили бы в восторг публику, если бы сердце Синатры не билось в унисон с мелодией.
В одном из интервью он скажет: «Мои слушатели сопереживают песне, потому что я сам до глубины души проникаюсь ее смыслом. Я не делаю это намеренно. Все происходит само собой. Если в песне речь идет о крахе любви, то я и сам чувствую себя брошенным и одиноким. В этот момент мой голос несет всю боль потери, которой охвачено мое сердце. Ты можешь обладать прекрасными актерскими данными, но публика всегда оценивает меру твоей искренности. Если ты слукавил, не рассчитывай на успех. То же самое происходит во время любого контакта между людьми: выступления политика по телевидению, съемок актера в кино или беседы парня и девушки. В жизни и искусстве правда одна».
В 1943 году Мистер Голубые Глаза стал постоянным участником популярного радиоцикла Yоur Hit Раrаde, в течение четырех месяцев пел в постановках на Бродвее, вел на радио собственную программу «Песни Синатры». Тогда же стартовала и его полноценная кинокарьера. Первые кинороли ему предлагали в мюзиклах — «Поднять якоря!», «Пока плывут облака», «Это случилось в Бруклине», «Увольнение в город». Проявить же свои актерские способности в полном объеме он смог в фильме Step Lively, снятом на студии Metro-Goldwyn-Маyer в 1944 году.
Директор студии Луис Майер (прозванный Золотым Львом) был очень доволен заключенным с Синатрой контрактом.
Они сидели в его кабинете, отмечая подписание чашечками ароматного чая.
— Фрэнки, не скрою, твое сотрудничество с нашей студией — большая удача. Надеюсь, взаимовыгодная. Все свидетельствует о том, что у тебя незаурядное будущее.
— Мистер Майер, я с наслаждением снимаюсь в музыкальных фильмах, но… Боюсь, вы не
