Я нашёл отель и вошёл. Горничная спросила:
— Вам комнату в первом или втором этаже?
Я ответил спокойно и свободно:
— Мне дешёвую комнату, самую дешёвую.
Девушка оглядела меня. Я шутливый господин и для смеха говорю о дешёвых комнатах? Разве не я спрашивал у их слуги про вино к обеду? Или я прикидываюсь таким, чтоб не затруднять гостиницу? — Она раскрыла дверь. Я отступил.
— Комната свободна, — сказала она, — эта комната для вас. Багаж стоит уж здесь. Пожалуйте!
Тут не было никакого отступления, я вошёл. Это был утончённейший салон отеля.
— Где кровать?
— Вот тут диван. Нехорошо стоять здесь кровати, но диван раскладывается на ночь для постели.
Горничная ушла.
Я пришёл в дурное настроение. И тут стоял мой несчастный саквояж, в этой обстановке. И моя обувь так ужасна после длинной прогулки по загородной дороге. Короче говоря, я выругался.
В тот же миг горничная просунула голову в комнату и спросила:
— Что угодно?
Так, я не могу даже облегчить сердца, не созывая толпы слуг!
— Ничего! — ответил я резко. — Я хочу два бутерброда.
Она смотрит на меня.
— Ничего горячего?
— Ничего.
Она поняла. Желудок. Стоит весна. У меня приступ.
Вернувшись с бутербродами, она захватила с собой карту вин. Это дрессированное существо не давало мне покоя целый вечер. Прикажете согреть простыни? Есть ванна, если угодно…
Когда наступило утро, я нервно вскочил и стал одеваться. Я озяб; конечно, чёртов диван был слишком короток и я не выспался. Я позвонил. Никого! Должно быть, было ещё очень рано, я не слышал ни одного звука с улиц и, придя в себя, увидел, что ещё не вполне рассвело.
Я осмотрел комнату; я никогда не видал такой великолепной. Смутная тревога поднималась во мне, и я опять позвонил. Я стоял по щиколотку в мягком ковре и ждал. Теперь меня ограбят до последнего гроша, и ещё может не хватить. Я начал наспех высчитывать, сколько у меня, собственно, денег, но, услышав шаги в коридоре, остановился.
Никто не входил. Шаги в коридоре мне почудились.
Я начал снова считать. В какой ужасной неизвестности я находился! Где теперь эта девушка со своими непрошенными вчерашними услугами? Неужели спала, лентяйка, несмотря на белый день?
Наконец пришла она, полуодетая, в одном платке.
— Вы звонили?
— Я прошу дать мне счёт, — сказал я, — и как можно скорей.
Счёт? Это затруднительная вещь. Мадам ещё спит, только половина третьего. Девушка стояла дико и таращилась на меня. Что за манера так таращиться! Какое ей дело, что я покидаю отель спозаранку?
— Это безразлично, — сказал я. — Сейчас дайте мне счёт, сейчас.
Девушка ушла.
Её не было целую вечность. Особенно усиливалось моё волнение от страха, что комнату станут считать по часам, и я стою и теряю свои деньги в безплодном ожидании. Я не был знаком с тонкостями жизни в отелях и находил разумным этот способ расчёта. Кроме того, над умывальником висел плакат, на котором стояло, что постоялец, не предупредивший об отъезде до шести часов вечера, оплачивает следующий день. Всё это напугало меня и смутило мою голову, привыкшую к изящной литературе.
Наконец девушка постучала в дверь и вошла.
Никогда — нет, никогда я не забуду судьбе этой насмешки! Две кроны и семьдесят эре, это было всё! Пустяк, что дают на чай, что я мог подарить девушке на булавки! Я бросил несколько крон на стол, — ещё одну. Возьмите себе остаток! Пожалуйста, моя милая!
Нужно же было показать умение обращаться. Помимо того, что эта девушка заслуживала благодарности, — эта редкая девушка, сердечный человек, попавший в отель в Драммен, как жертва произвола приезжих. Не родится больше таких женщин, раса их вымерла. Какую заботливость обнаруживала она до самого конца, узнав, что перед ней богач!
— Слуга отнесёт вам багаж.
— Не надо! Не надо! — отвечал я. — Чтоб не делать ей затруднений. Этот саквояж такой пустяк. И притом такой скверный саквояж. Я привык, чтоб он следовал за мной во всех моих литературных турне; я не хочу другого, это моя странность.
Но не помогли объяснения, слуга ждал внизу. Он пронизал взгдядом саквояж, когда я спустился. Ах, как может человек смотреть на саквояж и гореть желанием схватить его!
— Я понесу его, — сказал он.
Но разве я сам не нуждался в остатке денег? Мог я рассчитывать на прибыль от доклада? В виду всего этого, я хотел лично нести саквояж.
И всё-таки он был уже в руках слуги. Этот сверхзаботливый человек как будто не чувствовал труда, не думал о вознаграждении, он нёс саквояж так простодушно, как будто мог пойти на смерть за его владельцем.
— Стой! — вскричал я, останавливаясь. — Куда собственно вы несёте саквояж?
Он улыбнулся.
— Это вам самим решать, — ответил он.
— Это верно, — сказал я. — Это я сам решу. Это вам не по носу.
Я ни за что не хотел, чтоб он шёл дальше за мной; мы проходили мимо «номеров для приезжающих» и погребка, и я тут хотел остановиться. Но я не хотел иметь с собой человека из конкурирующего отеля; я хотел один войти туда.
Я вынул полкроны и дал слуге.
Он протягивал ещё руку.
— Я вчера тоже нёс ваш саквояж, — сказал он.
— Это вам за вчера, — ответил я.
— Я нёс его и сейчас, — настаивал он.
Сатана, он обирал меня!
— Вот и за это, — сказал я, бросая ему ещё полкроны. — И теперь, надеюсь, вы исчезнете.
Слуга ушёл. Но он много раз оглядывался и смотрел на меня.
Я подошёл к скамейке на улице и сел. Было слегка холодно, но, когда солнце поднялось, стало лучше. Я заснул и спал довольно долго; когда я проснулся, люди ходили по улицам, и из труб шёл дым. Тогда я зашёл в погребок и условился с хозяйкой относительно помещения. Я должен был платить полкроны за ночь.
Выждав два дня, я опять отправился за город к ходатаю Карлсену. Он опять убеждал меня отказаться от чтения, но я был твёрд; между прочим, я заплатил уже за напечатание объявления в газете Аренцена о времени, месте и предмете чтения.
Когда я захотел заплатить за помещение, лишая этим себя последних денег, мне сказал господин Карлсен, этот удивительный человек:
— Это вы успеете и после лекции.
Я не понял его и был задет.
— Вы, кажется, думаете, что у меня нет восьми крон?
— Избави Бог! — ответил он. — Но, откровенно говоря, ведь не достоверно ещё, что вам понадобится помещение, и, может быть, вам не надо будет платить.
— Я объявил о докладе, — сказал я.
Он кивнул.
