от меня, нравилось ощущать присутствие хозяина.
«Да все нормально, старина, — будто кто-то, прочитав мои мысли, сказал мне. — Не грузи себя, не парься».
Что за мерзкие слова, подумал я. Как отвратительно и как точно звучат.
Послесловие
ПЕРСОНАЛЬНАЯ «ТАРЕЛКА»
Ближе к полуночи я вышел из избы. Тьма сгустилась так, что рука невольно ощупывала пространство перед собой. Монотонно шумела река. Ночь накрыла землю черным дырявым одеялом, и через отверстия мерцала чужая холодная и равнодушная стихия звезд. Состояние — ничтожнее букашки, пойманной шляпой.
Это не намек на установившийся политический режим. Просто надо мной нависло ночное небо. И это всегда жутковато, когда запрокидываешь голову.
Я вдохнул воздух, смоченный туманом, поискал глазами луну, словно мне непременно надо было убедиться, что она никуда не делась, и вдруг внутренне застыл, окаменел.
Я увидел, что со стороны леса, неразличимого во мраке, накатывает, раскидывая искры, еще одна луна, ослепительная, хотя и поменьше размером. Что-то невообразимое, подобное огромному бенгальскому огню или фантастическому факелу горящей плазмы, приближалось, как библейская комета.
Не в силах даже испугаться, я стоял и молчал.
— Наташа! — наконец, позвал я.
Жена выбежала. Посмотрела туда, куда молча и таинственно я указывал.
— Пришельцы пожаловали, — сказала она спокойно и буднично, как будто сосед пришел с ведром за водой.
Радость охватила нас. Наконец-то мы своими глазами видим корабль инопланетян.
— Самолет? — усомнилась Наташа.
Я отрицательно покачал головой.
Прошло минуты две, как возникло чудесное сияние, исходившее от двигающегося со стороны северного горизонта странного объекта. Теперь он находился как раз на том месте, где всегда сияла Полярная звезда, — над печной трубой бани, чей контур угадывался среди зарослей яблоневого сада. Мне подумалось: «Странно! Не дает света, а только сверкает».
Тем временем корабль изменил направление движения, повернул на восток, поплыл над руслом темной реки, туда, где она круто поворачивает на юг. Он оставлял за собою след, по форме напоминающий тело дельфина, распластавшегося в небе на всю его северную половину, и этот контур дельфина мерцал бесконечным множеством хрустальных огоньков. А мы стояли посреди ночи, запрокинув головы, смотрели в небо, наблюдая сказочную картину.
— Почему они улетают? — спросил я Наташу.
— А что им тут делать? — отреагировала моя практичная жена. — Я бы тоже улетела, если бы смогла.
— В каком это смысле? — обиделся я. — Хочешь сказать, мы им неинтересны?
— Похоже, так…
— Было бы здорово, если бы они сели за рекой напротив бани. Отличная площадка!
— Ну да… А потом все мы тут, в деревне, стали бы мутантами!
Между тем мерцание почти прекратилось, таинственный объект пропал за горизонтом.
Утром ничего необычного не произошло. Я обошел сад, взглянул поверх забора на реку: не исчезла ли? Нет, течет. Ничего не рухнуло. Ничего за ночь не украли из-под носа состарившегося, но все еще грозного кобеля.
И тогда я подумал с грустью, что сказка закончилась вместе с ночью. Приключение останется воспоминанием, в которое и не поверят, если никто, кроме нас, сверкающей звезды не видел.
Однако вскоре произошли события столь необычные, что в масштабе деревни выглядели революционными.
К двенадцати часам, к традиционной кофейной церемонии, которую устраивала Наташа, появилась запыхавшаяся Лена, одинокая деревенская дачница-москвичка.
Она сообщила, что только что прогнала своего ухажера.
— Так прямо и сказала: «Отвали!»
Ее приятель вот уже месяц проживал на всем готовом и теперь пешком отправился на автостанцию, до которой десять километров.
Примерно через час подъехал Кротов, частый гость, приткнул «уазик» к воротам, вошел, сторонясь кавказца на цепи, уныло смотревшего на него, нашел меня и рассказал, что довез незнакомого мужчину до автостанции. Тот бодро шагал с обнаженным торсом, перетянутый в пояснице полотенцем, как тореадор, словно шел купаться.
— А в руке походная сумка, — сказал Кротов. — Похож на того, который у вашей Лены обитает. Может, ограбил ее?
— Нет, просто она его выгнала.
— Совсем? — поинтересовался Кротов.
Я пожал плечами, намекая на женское непостоянство.
Этот разговор протекал без какой-либо осмысленной темы, как бы ни о чем. Однако в ходе его Кротов сообщил, что теперь возглавляет местное представительство депутата Думы, но уже не коммуниста, а «медведя». Тот, оказывается, попав в Москву, сменил ориентацию.
— Но деньги платит исправно, — отметил Кротов.
Вот как! Не зря звезда сверкала ночью. Лена выгнала ухажера. Кротов, клявшийся в верности святым знаменам, снялся с мертвого якоря.
Мутации на этом не прекратились.
К середине дня стало известно, что деревня решила замостить улицу. Меня позвали на сходку, где все кричали, перебивая друг друга, но все-таки решили покончить с грязью, а заодно построить километр дороги, не доведенной до деревни при социализме Кротовым, когда тот был при власти. Били машины, бросали их в дождь в поле, месили грязь сапогами. Ждали: авось кто сделает? А тут вдруг за пятнадцать минут сообразили: манны небесной больше не будет.
«Событие!» — подумал я.
Суммировав впечатления, я понял: если бы вчерашняя «тарелка» не изменила курса, а прошла бы над головой, перемены в деревне могли бы оказаться еще радикальнее. И кто знает, может, и страна бы шелохнулась?
Я шел к своему приятелю, которого все называли Майором в память об армейской службе, сообщить ему, что нас двоих выбрали хлопотать по общественным делам. Его — за безотказность, а меня пристегнули как шибко инициативного, в наказание.
Навстречу плелся, шаркая резиновыми сапогами по дорожной пыли, рыбак Володька по прозвищу Дуремар, которого так, конечно, в глаза не называли, добрый, приветливый малый и, понятно, поддавоха. От него я услышал еще одну новость: его ровесник Санька сегодня утром бросил пить!
Это действительно невероятная вещь, если, конечно, не шутка.
Оказалось, накануне Санька допился до того, что прыгнул с автомобильного моста в реку, приводнился плашмя, его вытащили, привезли домой, а под утро он пошарил впотьмах, чего бы принять с похмелья, нащупал бутылку, сделал глоток, оказалось — уксус. Только с помощью «скорой» откачали. И теперь Санька, даже когда родной отец, дед Андрей, достал собственный загашник, хотел поделиться с сыном, наотрез отказался.
Дуремар рассказывал об этом в крайнем смятении, повторяя, что все это очень странно.
Я спросил:
