генеральной доверенности. От его дома до дома Коврина двадцать минут неспешной езды. Вероятно, предлогом для встречи с племянником стало предложение Столярова заключить перемирие. Вдвоем они распивают бутылку вина от Пиччини. В один из бокалов дядюшка незаметно подсыпает яд. Убедившись, что племянник мертв, он заметает следы: для того, чтобы запутать следствие, подсыпает яд также и в бутылку. Калигула, овчарка Коврина, кроме хозяина признавала только Столярова. Тот факт, что собака не была заперта на балконе, как делалось в присутствии других гостей, а находилась в помещении, подтверждает мою версию. Кроме Столярова и хозяина, никто не мог не быть покусанным Калигулой.
— Стройно, — подметил Николай. — Как-то уж очень даже.
«Мне и самой нравится, — думала я, пока он размышлял над предложенной версией. — Только Столяров в убийстве Коврина не принимал никакого участия, дорогой мой капитан. Футбол, который шел тем вечером, закончился в 22.30, единственный гол был забит на последней минуте матча. Отсюда следует, что в половине одиннадцатого Логинов был еще жив. Значит, Коврина отравили первым. Нелогично это, очень нелогично. Конечно, Логинова убрал Столяров, но за смерть Коврина должен ответить кто-то другой. Однако тебе, капитан, лучше пока об этом не знать».
— Ладно, — Николай хлопнул себя руками по коленкам. — Столярова я объявлю в розыск, пусть сам нам расскажет кого убивал, а кого — нет.
— Да, и еще, — как бы невзначай заметила я. — Деньги, которые Коврин занял у Жиги и которые последний в свою очередь пытался выколотить из Фречинской, наверняка тоже присвоил дядя Егор.
Опер согласно кивнул и выставил правую ногу на асфальт.
— Ладно, отдыхай пока. Новости будут, я сообщу.
Болванчик, висевший в роли украшения в салоне моей «девятки», от хлопка двери смешно закачал головой.
— Осуждаешь? — улыбнулась я и щелкнула его по носу, спровоцировав тем самым еще более бурную реакцию со стороны игрушки.
А меня совесть, в общем-то, не мучила. Пусть теперь Жига выколачивает свои денежки из Столярова. Вот и будут и волки сыты, и овцы целы. Меня же на данный момент ждал город Краснодар.
Как и в любом городе, таксисты, припарковавшие свои машины около аэропорта, ломили тройную цену. Поторговавшись и проявив в этом вопросе знание дела, которое наглый водитель тут же оценил, я назвала районное отделение ЗАГСа, куда меня нужно было доставить. Лихач с большим стажем, пренебрегая дорожными знаками и сигналами светофоров, быстро домчал меня по указанному адресу.
Серое унылое здание ЗАГСа больше напоминало казарму, нежели дворец бракосочетаний, где в радостном порыве соединяют свои судьбы влюбленные люди.
После некоторого препирательства с сотрудницей этого заведения, всей своей дюжей массой придавившей ветхий скрипучий стул, мне удалось выудить то, что хотела узнать, а именно: брак Коврина и Белоярченко не расторгался.
Двухэтажное строение, в котором должна была, судя по прописке, проживать жена Коврина, выглядел гораздо привлекательнее здания ЗАГСа — розовый домик, находившийся в самом центре города, на тихой уютной улочке, с резными балконами и буйной растительностью вокруг. На мои настойчивые звонки никто не отвечал, пришлось потревожить соседей. Прыщавый юноша, открывший дверь, скользнул по мне безразличным взглядом и крикнул куда-то в сторону:
— Мам, иди сюда, проконсультируй.
Появившаяся на пороге дородная женщина в засаленном зеленом халате сообщила, что ее соседка Светочка в данный момент находится не на работе, как я предполагала, а в больнице.
— Несчастье у нее — дочка тяжело больна. Она уже вторую неделю дома практически не живет.
Я спросила координаты больницы и получила подробные объяснения.
До городской клиники доехала за пятнадцать минут. Отделение онкологии располагалось в левом крыле, отдельно от остальных. Выяснив номер палаты, я собралась подняться на третий этаж, но не тут-то было. Два омоновца в камуфляжной форме, приняв грозную стойку, давали проход только посетителям в белых халатах, со сменной обувью и без лишней поклажи в руках. Мой умоляющий взгляд и разглагольствования о необходимости посещения больного ребенка не пошевелили ни один мускул на их каменных, равнодушных лицах. Мне в двух скупых фразах объяснили, в каком виде можно являться в палату. Все дальнейшие переговоры с контингентом без обязательной униформы, к каковому относилась я, закамуфлированные стражи свели к нулю.
Был самый разгар посещений: в холле находились больные со своими друзьями и родственниками, из-за чего в помещении стоял непрерывный гул. Мое внимание привлекла пожилая санитарка, безуспешно пытавшаяся втиснуть каталку с лежачим больным в узкие двери служебного лифта.
— Давайте я вам помогу, — небескорыстно предложила я.
Прежде чем створки лифта сомкнулись, я проскользнула в кабину и мило улыбнулась бабульке- санитарке.
— Что, первый раз, что ли? — с напускной строгостью спросила она.
Я покосилась на больного с совершенно бледным, лишенным всякого выражения лицом.
— Самый первый. Но мне очень надо.
— Ладно уж… — в голосе бабульки сквозили снисходительные нотки. — Ну давай, выкатывай.
Оказав ей помощь, я спустилась на лифте с пятого этажа на третий. Прошла по коридору, глядя на нумерацию на дверях, нашла нужную мне десятую палату и заглянула. Запах лекарств, стоявший и в коридоре, в маленьком помещении, чувствовался намного сильнее.
Из трех коек в палате были заняты только две. Подходящей по возрасту оказалась одна девочка — как раз лет шести. Она спала, повернув голову набок и широко раскинув руки. У окна спиной ко мне стояла белокурая женщина.
— Здравствуйте. Коврина Светлана — это вы? — стараясь говорить потише, спросила я.
Женщина резко повернула голову в мою сторону.
— Да, я, — еле слышно произнесла она.
— Мы могли бы поговорить?
Светлана бросила тревожный взгляд на спавшую дочь и молча вышла, бесшумно прикрыв дверь.
— Пойдемте туда, — она указала рукой на специально отведенное место для посетителей, где стояли два мягких дивана и на стене висела картина неизвестного, потому что абсолютно бездарного художника, довольно нелепо изобразившего морской пейзаж. Мы расположились на одном из свободных диванов, и я поспешила объясниться.
— Леонид Викторович Коврин, 1973 года рождения, проживавший в городе Тарасове, являлся вашим мужем?
— Почему вы говорите в прошедшем времени? — встревожилась Светлана. — Он что, переехал в другой город или с ним что-то случилось?
Я сделала многозначительную паузу.
— Его убили.
Производить предварительную подготовку в данном случае я посчитала излишним. Даже если эта женщина не замешана в убийстве своего мужа и мое сообщение будет для нее новостью, пусть узнает обо всем сразу, без длительных томлений и предчувствий. Светлана так сильно стиснула пальцы, что они издали неприятный хруст. Лицо выразило непереносимую боль и смирение одновременно. Было видно, что эта женщина подготовила себя ко всему в этой жизни.
Вскоре оцепенение сменилось всплеском естественных в таком случае эмоций. Губы ее задрожали, ресницы часто заморгали, и из глаз полились слезы.
— Кто? За что? — выдавила Светлана, еле шевеля губами.
— Следствие еще не закончено, поэтому ничего определенного сказать пока не могу. От вас требуется помощь. Я буду задавать вопросы, а вы с максимальной точностью и откровенностью попытайтесь на них ответить. Договорились?
Светлана молчала. Ее взгляд застыл, остановившись на одной точке. Мне пришлось тронуть женщину за плечо, от чего она вздрогнула.
— Да, спрашивайте.
