– Первое место! Первое место! – подбегает ко мне физрук и, сграбастав, целует меня в лоб.
Судья топчется возле стойки, чего-то там вымеряет, проверяет...
А я вижу только одно: Сухарик поднимается со скамейки... Неужели она подойдет ко мне?..
Кстати, это уже не имеет значения, так как я сказал в самом начале, что наши отношения с Сухариком ни во что не превратились.
Просто в девятом классе нравилась мне одна девочка.
МИТТЕЛЬШПИЛЬ
И вот в то лето 1951 года судьба коварно предоставила мне выбор очередного важного хода.
Серебряная медаль давала право поступления в высшие учебные заведения без вступительных экзаменов. Медалисты проходили только собеседование. В те годы медицинские институты не пользовались особой популярностью у мужчин, каковыми мы тогда уже себя считали. Медицина была уделом в основном девушек. А вот стать студентом МГУ, МГИМО, Московского инженерно-физического института и некоторых других было предметом мечтаний. Но принимали в эти престижные вузы далеко не всех. И не только по уровню образования и способностей, но и по анкетным данным. Еще продолжалась начатая во второй половине 1940-х борьба с так называемым космополитизмом. И не секрет, что под понятие «космополит» подпадали лица в основном еврейской национальности. Но срабатывал не только пресловутый «пятый пункт» заполняемых анкет. Влияли и другие анкетные данные: были ли в семье репрессированные и родственники, проживавшие во время войны на оккупированной территории, и т.п.
Я, конечно, слышал об этом, но, честно говоря, как настоящий комсомолец, не верил. И тут мой «однопартник» Сережа Федоров мне говорит: «У тебя же медаль! На хрена тебе мединститут? Пойдем в геолого-разведывательный». И уговорил. Но бродить всю жизнь по горам с рюкзаком за плечами и с кайлом в руках мне не хотелось, и я решил подать документы на недавно открывшийся геофизический факультет. Это был модный тогда факультет, студенты которого со второго курса засекречивались. У меня приняли документы, но сказали, что перед собеседованием надо пройти еще и особую мандатную комиссию.
В назначенный день я явился на мандатную комиссию. В комнате за столом сидело человек двенадцать. Все – довольно сурового вида. Как потом мне сказали, половина из них была сотрудниками КГБ (факультет-то засекречивался). Они просмотрели мои документы, и один из них обратился ко мне со словами, которые я никогда не забуду: «Вот вы пишете в анкете, что у вас не было родственников на оккупированной территории. Но ведь ваша бабушка похоронена в Киеве?» – «Да, – говорю, но она умерла в 1946 году, когда уже не было войны. И в Киев мои родственники вернулись из эвакуации, и похоронена моя бабушка на бывшей оккупированной территории». И тот же человек мне строго говорит: «Бывшая или не бывшая, но оккупированная!.. Ну да ладно. Дело в том, что мы принимаем в первую очередь демобилизованных участников Великой Отечественной войны, во вторую очередь – выпускников техникумов, в третью очередь – золотых медалистов, и только в четвертую очередь – серебряных. Так что шансы ваши сомнительны. Не хотите переписать заявление на факультет техники разведки? У вас есть три дня на размышление. Через три дня приходите на вторую мандатную комиссию».
Через три дня едва я открыл дверь в комнату, где заседала комиссия, председатель меня сразу оглоушил: «Вы переписали заявление?» Я говорю: «Я еще не решил». И получаю приговор: «Видимо, товарищ не хочет учиться в нашем институте. Заберите ваши документы». Я, конечно, расстроился, но вида не подал и говорю: «А можно я заберу документы вместе с папкой, в которой они сколоты?» – «Пожалуйста, – говорит он. – Желаем успеха».
Мне показалось, что я их перехитрил. Дело в том, что документы были продырявлены дыроколом, и если бы я принес их в другой институт в продырявленном виде, то там могли бы подумать, что из какого-то вуза меня уже отфутболили. А если документы в папке, то вроде бы я их сам скрепил. Такая вот наивная хитрость.
Но так или иначе было уже 31 июля – последний день приема документов, и я еле успел на Большую Пироговскую улицу в приемную комиссию Первого Московского ордена Ленина медицинского института им. И.М. Сеченова.
В медицинских вузах на анкеты обращали не столь пристальное внимание. Война выбила огромное количество молодых людей, и мужской пол при приеме имел предпочтение. Плюс ко всему у меня был первый разряд по шахматам, первый разряд по стрельбе. А спорт тогда был в большом почете...
Короче говоря, 10 августа 1951 года я нашел свою фамилию в списках принятых в Первый мед. И именно это счастливое стечение обстоятельств предопределило мою дальнейшую судьбу. Партия жизни, как я уже ранее сказал, плавно стала переходить из дебюта в миттельшпиль...
И, если рассматривать всю мою дальнейшую жизнь как удачно сложившуюся, то я, безусловно, благодарю судьбу за то, что оказался студентом Первого меда. Ныне это Московская государственная медицинская академия им. И.М. Сеченова.
Снова хочу подчеркнуть, что в те годы молодые люди стремились поступать в так называемые престижные вузы. Но далеко не всех туда принимали – первостепенную роль играли, как я уже упоминал, безупречные анкетные данные. И объективно одаренные в широком смысле слова «неудачники» вынуждены были стучаться в институты «второго плана». Среди них выделялись своей открытостью медицинские вузы, и прежде всего – Первый мед. В результате процент талантливых людей в нем был достаточно высок. Выпуски тех лет дали нашей медицине блистательных врачей, преподавателей и ученых.
Всех перечислить нет никакой возможности. Назову, например, Александра Николаевича Коновалова, учившегося со мной на одном факультете, впоследствии известного нейрохирурга, академика, директора Института им. Бурденко. А как не вспомнить великого хирурга Валерия Ивановича Шумакова, окончившего институт на год раньше меня. Он был превосходным бегуном на дистанции 400 метров. Некоторые наши спортсмены через несколько лет добились высоких результатов на международных соревнованиях. Но удивительно одаренная компания подобралась в плане творчества. Наши «капустники» и театральные постановки пользовались успехом и известностью не только в пределах студенческой Москвы, но и далеко за ее пределами. На наши спектакли и постановки приходили и знаменитые актеры, и молодые дарования: Володя Высоцкий, Марк Розовский, Марк Захаров, Александр Ширвиндт, Михаил Козаков. Известный кукловод Марта Цифринович создала всеми любимый образ Венеры Пустомельской, использовав монолог «Лекция о любви», написанный нашей студенткой Риммой Объедковой.
А в 1957 году на Всемирном фестивале молодежи и студентов в Москве наш ВТЭК (Врачебный театрально-эстрадный коллектив) был удостоен серебряной медали вместе с ленинградским ансамблем «Дружба», в котором дебютировала Эдита Пьеха.
Из нашего коллектива вышел любимый дуэт «Радионяня» – Александр Лившиц и Александр Левенбук. Из нашего коллектива вышел Альберт Аксельрод, который вместе с Ильей Рутбергом и Марком Розовским организовали неудобный партийным властям студенческий театр «Наш дом».
Уместно напомнить, что именно Альберт Аксельрод – один из тех, кто придумал и осуществил телевизионную передачу, ставшую потом всесоюзно известной. Я имею в виду КВН.
Из нашего института вышел выдающийся писатель и драматург, мой многолетний друг и соавтор Григорий Горин. Кстати, наш знаменитый современник Василий Аксенов по образованию тоже медик. Он, правда, окончил Первый Ленинградский медицинский институт...
Нас обучали выдающиеся преподаватели и методисты. По сей день, если у меня возникают проблемы со здоровьем, я предпочитаю обращаться за помощью к выпускникам нашего института.
В конце 1952 – начале 1953 года разгорелось знаменитое своей позорностью «дело врачей». Оно, как мне представляется, стало продолжением начавшейся борьбы с космополитизмом. Многие известные врачи были названы «убийцами в белых халатах» и арестованы. Кое-кого и расстреляли. Я помню, как один за другим стали исчезать наши преподаватели, заведующие кафедрами, лекторы. Среди них был и великий Владимир Никитич Виноградов...
Никогда не забуду последнюю лекцию заведующего кафедрой биологии. Лекция закончилась, и он
