— Ты же сказал в три! — Вскочила она и полезла искать купальник.
— А ща сколько?
— Блин…
— А ты что разлеглась? — Перевел он взгляд на меня. — Собирайся. Хватит тухнуть. — Он облокотился о дверь за спиной. Я думала о двух словарях, забытых у урода. — Леха поедет, Олег поедет, Галка поедет, даже Моня поедет.
— Как соблазнительно. Невозможно отказаться. Именно эти рожи я не вижу каждый день.
Он хотел что-то сказать, но осекся. Отвернулся к Аньке. Через несколько минут она была готова. Махнув на меня рукой, они ушли.
Снять деньги и позвонить бабушке… Поднявшись со старческим кряхтением, я потянулась. Когда ничего не болит, такая приятная легкость во всем теле образуется. Сразу хочется пошалить. Как когда-то в школе.
Они вернулись около десяти. Но меня так сморило от выпитого на жаре пива, что я уже засыпала. Они привыкли ко мне. Я привыкла к ним. Если к этому вообще можно привыкнуть…
В общем-то, я на самом деле засыпала, прижимая одну ладонь к животу, а вторую к подушке на голове. Потому что в соседних комнатах спать и не планировали.
Проснулась же от навалившейся тяжести. Сначала показалось, что это сон. В окне зависла ночь, а в общаге — тишина. Голову ломило легенькое похмелье. Но сильнее него на рот давила чья-то ладонь. А на тело — чье-то тело. Тяжесть, не позволяющая нормально вдохнуть. Я хотела закричать, но слишком ясно увидела, что это Макс.
Пытаясь вынуть из под него руки, я скосила взгляд в сторону Анькиной постели. Знает ли Макс, что она просыпается от любого шороха с моей стороны? Она не заслуживала такой подставы. Только не она. И только не со мной…
Зажмурившись, я прокляла все на свете. Это никогда не закончится. Я такая, какая есть. И я не могу остановить их всех, не используя вторую сторону медали. Лишь бы она не открыла глаз и не увидела, как он поднимается. Для нее были лишь его слова.
— Все нормально? — Спросил он.
— Да. — Ответила я.
— Дурной сон? — Такой заботливый шепот. Дорога в театральное…
— Нет, ногу свело.
— Отпустило? Может, Аньку разбудить?
— Не надо. Иди спать…
Он поднялся, скрипнув моей кроватью на прощание, и залез к Аньке. Остаток ночи я не сомкнула глаз.
— Что-то ты заспалась сегодня. — Перефразировала «доброе утро» Анька, когда я поднялась, потирая глаза. За окном светило солнце. Анька сидела, зарывшись в литературное редактирование.
— Ногу ночью свело. Потом уснуть не могла долго.
Одевшись, я пошла умываться. Когда вернулась в комнату, Анька ревела. Удивленно наблюдая за ней, я повесила полотенце.
— Что случилось? — Села на ее кровать, сжала прохладную ладошку. Тыльной стороной второй она размазывала сопли, а внутренней — слезы. — Анька? Что случилось?
— Я бы проснулась! Издай ты хоть писк, я бы проснулась…
— И?
— Скажи мне правду. Скажи!
— Анька, я не понимаю. В чем дело? — Придвинулась я ближе, обегая взглядом комнату в поисках чего-нибудь походящего на салфетку.
— Он пристает к тебе? — Обернулась она, резко перестав плакать. — Макс пристает к тебе?
— Что за бред? — Я и глазом не моргнула.
— Я же люблю его. Очень люблю. Скажи мне… Скажи…
— Не выдумывай. Сколько ты вчера «поддала»? Я сама от своего крика проснулась… С чего тебе, вообще, в голову это пришло?
Анька открыла и закрыла рот. Отвела взгляд. Я удивленно вскинула брови, отползая. Лучше молчи. Она промолчала.
— Иди умойся. — Я отвернулась.
Анька послушалась, вдохнув в себя все содержимое носа.
Я сгребала в сумку все, что могло понадобиться для подготовки на понедельник-вторник.
— Я в библиотеку. — Кивнула Аньке, встретившись с ней в дверях.
Она встала в проходе. До поворота на лестницу я чувствовала ее взгляд в спину. Вряд ли ей было так же гадко, как мне. Но становилось проще, если об этом — не думать.
Заполненная в субботу библиотека могла обозначать лишь одно: сессия. Присев рядом с каким-то второкурсником, я зарылась в тетрадях.
— …Количество людей, видевших, слышавших или переживавших телепатические явления. — Я вздрогнула от шепота над ухом. — Каким бы оно ни было, близко нулю по сравнению с количеством экспериментов, какие провела естественная эволюция за время… — Макс сидел на парте за мной, читая с листа а4. -… существования видов, на протяжении миллиардов лет. — Я развернулась на стуле, поднимая взгляд. — И если эволюции не удалось накопить телепатических признаков, то это значит, что нечего было накапливать и сгущать. Станислав Лем. — Он улыбнулся, оторвав взгляд от листка. — Этой ночью у нас было исключение, подтверждающее правило или есть какое-то другое название у этого явления?
Он говорил тихо, почти шепотом. Но все сидящие рядом недовольно уставились на нас. Мы мешали. Возможно, до кого-то доходил смысл сказанного. Я поискала глазами однокурсников поблизости. Поднявшись, пошла на выход. Макс пошел за мной.
— Ты понимаешь, что я могла заставить тебя забыть?..
— Тогда твоя невинность могла снова оказаться под угрозой.
— Откуда ты знаешь? — Я отвела взгляд, хмурясь. Ну, на кой хрен трепать об этом? Почему ей так легко скрыть, что я сомнамбула и так тяжело — что девственница?
— А если бы я забыл заключительную часть нашей близости, у тебя не было бы свидетеля для сведенной во сне ноги.
— Если ты обидишь Аньку, я клянусь, ты…
Я не смогла договорить, на подбородке сжалась ладонь, задирая голову.
— Ты идиотка, если думаешь, что я могу ее обидеть. Я не понимаю, что ты из себя представляешь, и что ты делаешь… и как ты это делаешь… Но во всем, что произошло и может произойти, виновата ты. И только ты.
Я смотрела на удаляющуюся спину, потирая подбородок. В бежевом круге на спине с его футболки на меня указывал красноармеец: You have failed!
У окна, в паре десятков шагов от меня замерла Моня. Я тихо выругалась, наткнувшись на ее насмешливо-удивленный взгляд.
— Ты ничего не видела. — Проговорила я тихо, когда она подошла и встала у двери библиотеки.
— Определенно — нет. — Усмехнулась она, качая головой.
Моня — это наше все. Она база данных обо всех и обо всем. Я никогда не жаловалась на память, но Моня — она, просто, живой жесткий диск со встроенным файловым менеджером и поисковиком. У нее темно-русые волосы и круглое лицо. Если Моня не смеется и не усмехается, значит, она дает отдых мышцам щек. Моня — это положительно заряженная частица нашего курса. Но притягивает к себе всех. Если бы Моня не была Моней, у нее была бы куча врагов. Она не пай-девочка, она бывает излишне резка, прямолинейна и насмешлива. Но Моню любят все. Это наша Моня… И я не помню как ее зовут, черт. Кажется, Ира.
Когда на улице начало темнеть, а в попе неметь, я вспомнила о словарях. Не факт, что они понадобятся мне на следующей неделе. Но в любом случае, сами они ко мне не доковыляют. Аньки в комнате не было. Вытряхнув на кровать все излишне утяжелявшее сумку, я направилась в гости.
Марк был дома. Он открыл после предварительного приветствия: кто? — Лида. Рука так же болталась
