письмах прослеживаются идейные и личные взаимоотношения сотрудников 'Пути' и представителей христианской общественности. Не пытаясь дать профессиональной оценки философским построениям каждого из участников переписки, попытаемся на 'личностно-психологическом' срезе разглядеть скрытые причины идейных противостояний, столкновений и полемики. Предварительно попробуем начертить схему этих взаимоотношений и психологические силуеты основных участников переписки на фоне повседневности.
Еще в начале 1906 г., к моменту распада журнала 'Вопросы жизни', обнаружился идейный конфликт петербуржцев и москвичей, сторонников 'нового религиозного сознания' во главе с Мережковскими и группы 'христианских политиков', объединившихся вокруг С.Булгакова. Первые, разочаровавшись в надеждах привлечь Православную церковь на свою сторону, демонстративно оттолкнулись от нее как от государственного института. Вторые, после тихой кончины эфемерного 'Христианство братство борьбы', не оставляли попыток издавать собственный религиозно-общественный журнал на 'православной' основе в надежде преобразовать российское общество на путях 'христианской политики', опираясь на обновленную церковь, с верой в особую миссию России, заняв тем самым общественно-политическую нишу 'либерального славянофильства', где-то между кадетами и октябристами. Такая позиция вызывала лишь сарказм со стороны петербуржцев (20, 69)[51], перешедших к тому времени к 'внецерковному христианству' и сблизившихся с находившимися в эмиграции идеологами и функционерами лево-радикальных форм народничества (Партия социалистов-революционеров). Неоднократно москвичи и петербуржцы встречались в стремлении найти единую идейную и политическую платформу. Так 5.12.1908 в Москве произошло открытое совместное заседание обоих религиозно- философских обществ, посвященное юбилею М.Ю.Лермонтова, за ним на следующий день последовало общее закрытое заседание, на котором Д.Мережковский выступил с программным докладом 'Борьба за догмат'[52]. Несмотря на давние личные контакты и обоюдные попытки сближения, противостояние продолжалось именно на личном уровне, и лишь обретало идейное оформление в газетно-журнальной полемике. Так отталкивание Булгакова от кружка Мережковских коренилось прежде всего в религиозно-нравственном их неприятии, вырывавшемся на поверхность лишь в интимных признаниях друзьям. В письме А.Глинке (Волжскому) (103) он наиболее откровенно высказывает свои подозрения, хотя и здесь не решается обозначить их словами, ограничиваясь лишь предположением, что в узком кругу исповедников 'нового религиозного сознания' и 'Третьего завета' практикуется какой-то собственный религиозный культ, профанирующий церковные таинства. В качестве аналогии кружку Мережковских он приводит секту, организованную бывшим поэтом-символистом А.Добролюбовым[53], кружок экстатических почитательниц В.Свенцицкого и 'Всемирный христианский студенческий союз'[54]. Подозрения эти, основанные на слухах, имели не только чисто религиозную, но по-видимому, еще и интимно-нравственную подоплеку, что косвенно подтвержается его постоянным стремлением предохранить от влияния Мережковских юную Мариэтту Шагинян[55], метавшуюся между двумя кружками: 'Темные и смутные слухи относительно близости и положения ее при дворе Мережковских. Плюнуть хочется, если верно, хотя не хочется верить. Вообще все-таки для меня здесь не все ясно, кроме того, что она отменила свой пост и стала обращаться с 'неверными'. В описываемый период конфликт перешел в фазу холодного взаимоотталкивания. Так, сообщая о приезде Мережковского, С.Булгаков пишет: 'Сейчас читает лекции Мережковский. Он был в Москве 5 лет назад. Не знаю, будем ли видеться теперь, похоже, что нет, хотя это во всяком случае глупо'. Впоследствии выступления Мережковских в печати Булгаков называет 'старой жвачкой о православии и самодержавии', а уклонение Бердяева от 'путейских' позиций 'мережковщиной'. В то же время Булгаков, предчувствуя надвигающуюся на Россию катастрофу, в личных письмах к Глинке иногда соглашается с некотороми тезисами своих противников: 'Я все больше проникаюсь настроением, что мы стоим еще накануне таких великих событий, перед которыми и Государственная Дума, и наши практические замыслы — сущие пустяки. И все больше начинает казаться, что хотя религиозно и неправ Мережковский, но он может оказаться исторически прав, т.е. что вся историческая черносотенная церковь пойдет на слом, история заставит забыть о ней раньше, чем станет ощутительно явление Церкви' (52). Впрочем, стремление к сближению с 'христианскими политиками' и надежда на признание в московской православной среде иссякли у петербуржцев задолго до этого (69).
Пробудившийся в российском обществе интерес к вопросам религии, мистики и философии был столь велик, что в течение 1909-10 годов почти одновременно с 'Путем', возникла другая издательская компания, 'Мусагет', которую возглавил Эмилий Карлович Метнер, музыкальный критик, поклонник Геograve;те, Вагнера и Ницше. В статьях этого периода Метнер высказывал мысль, что Германия и Россия — двоюродные братья. Издательство намеревалось публиковать книги в трех сериях: 'Мусагет' — литература, 'Орфей' — мистика и журнал 'Логос' Международный ежегодник по философии культуры'. Впоследствие в том же издательстве выходил еще и журнал 'Труды и дни'. Вокруг нового органа объединились молодые люди, прослушавшие курсы философии в немецких университетах, последователи Г.Когена, П.Наторпа, Э.Кассирера, Г.Риккерта и В.Виндельбанда, а также молодые литераторы, относившие себя к неокантианской философской школе. Среди них были Б.Яковенко, С.Гессен, Ф.Степун и др. Однако видимо никто из них не знал, что германофильская ориентация «Мусагета» была поставлена непременным условием подругой Э.К.Метнера, Ядвигой Фридрих, финансировавшей предприятие, о чем он по секрету писал Эллису (26.08.1909): 'Направление журнала (по желанию издателя) должно быть германофильское (в широком неполитическом, нефанатическом, культурном смысле слова) и отнюдь не враждебное Вагнеру; вот и все'[56]. М.К. Морозова была одна из тех немногих, кому была известна личная подоплека отношений Я. Фридрих и Э. Метнера: 'Это была девушка лет 25-ти, немка, жившая постоянно в Пильнице, близь Дрездена, довольно красивая, культурная, имевшая большие личные средства, которая мечтала его превратить в немца и перевести на постоянное жительство в Пильниц, но «этого никогда не будет», — писал мне Эм<илий /> Карл<ович /> <… /> Так как Эм<илий /> Карл<ович /> всегда мечтал основать культурное издательство в Москве, то она дала ему довольно крупную сумму денег, чтобы начать это дело. Так возникло книгоиздательство 'Мусагет'. Протянувшись шесть лет, отношения его с этой девушкой кончились разрывом <… />'[57] Идейная позиция 'Логоса', определившаяся после выхода первого номера журнала, была сразу же воспринята 'путейцами' враждебно.
Владимир Эрн, 'мыслитель с темпераментом бойца', выражая мнение последователей В.Соловьева, выпустил вскоре пространную критическую статью под названием 'Нечто о Логосе, русской философии и научности; по поводу нового философского журнала 'Логос''[58]. За ним последовал целый сборник остро полемических статей 'Борьба за Логос', в котром автор одним словом определяет характер русской философской мысли —
'Логосовцы' восприняли выступление 'путейцев' как объявление войны, вызов был принят, и вскоре в их журнале появилась язвительная рецензия С.Гессена, содержащая резкую критику книги Эрна и обвинение ее автора в философском дилетантизме. Рецензия Ф.Степуна на книгу Н.Бердяева о Хомякове была тоже по существу разгромной. Из-за агрессивной манеры Эрна вести дискуссии, противостояние лишь усиливалось, превращаясь в открытую вражду. По воспоминаниям самого Ф.Степуна в философских спорах Эрн выступал как 'непримиримый враг немецкого идеализма и в частности неокантианства, сразу же после выхода первого номера 'Логоса' (органа последователей Марбургской философской школы неокантианства) он <… /> в своих постоянных устных и печатных полемически-критических выступлениях против нас, логосовцев, упорно проводил мысль, что апологеты научной филосфии, оторванные от антично-христианской традиции, мы не имеем права тревожить освященный Евангелием термин, еще не потерявший смысла для православного человека. Думаю, что в своей полемике Эрн был во многих отношениях прав, хотя и несколько легковесен. В его живом, горячем и искреннем уме была какая-
