рост.
Были и другие причины, хотя ни одна из них не включала особые таланты Роберта Баннермэна по части дипломатии. Каждый президент от республиканцев чувствовал естественный долг 'сделать что-нибудь' для семьи Баннермэнов, которая никогда не отказывалась поддерживать даже самых бесперспективных республиканских кандидатов в президенты. Для многих людей Баннермэны даже были почти синонимом Республиканской партии, во всяком случае, ее богатого интернационального крыла с Восточного побережья. Артур Баннермэн, отец посла, много лет назад хотел сам представлять свою партию на выборах, однако менее аристократичные республиканцы острили, что он надеялся принять корону короля Артура по одобрении сьезда, и, конечно, трудно было представить, как он продирается сквозь сито первичных выборов или заключает сделки с жующими сигары политиками.
Баннермэны, как Лоджи, Кэботы и Сальтонсталлы, любили Республиканскую партию, но издалека, и подозревали, вполне обоснованно, что чувство их не взаимно.
И все же, верность Артура Баннермэна – и его давнее разочарование – взывали о каком-то возмещении, и, поскльку он владел несколькими тысячами акров земли в Венесуэле, казалось наиболее подходящим назначить его старшего сына послом в этой стране.
Это был не тот пост, которого хотел Роберт Баннермэн, и не тот, который, по мнению его отца, хоть частично ему подходил, но Роберт принял его, отчасти из соображений, что 'положение обязывает', отчасти потому, что чувствовал – наконец он что-то получит после двух безуспешных и настойчивых попыток занять кресло в Сенате. Кроме того, это было предложение, от которого было трудно отказаться, если он питал какие-то дальнейшие политические амбиции – а было хорошо известно, что он положил глаз на место губернатора штата Нью-Йорк – тема, которой президент коснулся сочувственно, но слегка уклончиво, когда предложил Роберту место посла. -В конце концов, Боб, – сказал президент, сверкнув своей знаменитой улыбкой, – у вас есть внешность, деньги, знаменитое имя… кроме того, вы можете связываться с Кайавой через Олбани на полчаса каждый день… прекрасная должность, и вы можете ее занять.
Роберт Баннермэн скривился, когда президент назвал его 'Боб', но постарался скрыть это. Как и его отец, он не позволял, чтобы сокращали его имя и ненавидел фамильярность, однако вряд ли он мог поправить президента.
Роберт разделял мнение президента по поводу своих преимуществ. Он б ы л привлекателен – и знал это. Его фамилия б ы л а знаменита, хотя он давно усвоил, что это не всегда приносит успех в политике. Когда умрет его отец, он будет контролировать одно из крупнейших состояний в Америке. А пока что ему остаются чувствительные долги за те предварительные кампании и сенатские гонки, оплаченные из собственного кармана, и место посла в стране, чья столица напоминала Майами.
Он оценил его выгоды. Американцы питают нелепые взгляды на моральность большого богатства, но в Венесуэле богачи не страдают от неуверенности в себе. Они купаются в роскоши, живут для наслаждений, и не платят налогов, без извинений или чувства вины. Это было общество, как по мерке скроенное для красивого, богатого сорокалетнего разведенного посла, чьи интересы включали поло, гольф и легендарный успех у женщин.
Когда в полночь в посольстве застучал факс, личного помощника посла бросило в пот. Он знал, где н а й т и посла Баннермэна – это было естественно в штате посольства. Он также знал, что нет лучшего способа вызвать гнев посла, чем его потревожить. Однако это его долг, напомнил себе молодой человек. Он оторвал бюллетень новостей, сложил его в карман и спустился, чтобы вызвать машину посольства.
Многоэтажное строение на Авенида Генералиссимо Хименес, чья модернистская архитектура сочетала смелые изломы бетона, мрамор и черное стекло, располагалось в одном из самых роскошных частных садов города. Оно бы вполне уместно выглядело в Лос-Анджелесе или Майами, если не замечать, что подъездная дорожка блокирована стальными воротами, за которыми находился постовой пункт – армированное железо, пуленепроницаемые окна и вооруженная охрана. Правящий класс Венесуэлы предпочитал не рисковать, когда дело касалось безопасности. Они хранили деньги в Швейцарии или Нью-Йорке, и превращали свои дома в крепости. 'После нас хоть потоп' – было национальным девизом.
При виде дипломатических номеров охранник нажал на кнопку, открывающую ворота. Машина проехала по дорожке между рядами освещенных прожекторами пальм и фонтанов, и остановилась перед мраморным крыльцом.
Личного автомобиля посла и его шофера нигде не было видно. Большинство каракасского бомонда знало, что он снимает здесь роскошную квартиру, но сам он старался не афишировать этот факт. Он всегда приезжал сюда в обычном незаметном 'седане', а не в официальном лимузине, и без полицейского эскорта. Это повергало в кошмары службу безопасности посольства, но посол Баннермэн настаивал, что их дело – защищать его, не вмешиваясь в его личную жизнь.
Помощник посла пробежал вестибюль, не обращая внимания на швейцара в форме, вошел в лифт и надавил кнопку четырнадцатого этажа. Двери беззвучно раздвинулись, он шагнул на толстый плюшевый ковер коридора и позвонил в дверь без номера. Ответа не было. Он снова позвонил. И услышал клацанье дверного глазка.
– Какого черта ты здесь делаешь? – спросил посол. Его голос был приглушен запертой дверью, но не настолько, чтобы скрыть раздражение.
Молодого человека бросило в жар. Он был не в состоянии сообщить известие через дверь – в этом было нечто неправильное. -У меня для вас срочное сообщение, мистер посол, – прошептал он, по возможности плотно приблизив лицо к двери. -Срочное? От госсекретаря? Я вчера разговаривал с этим проклятым придурком, и он, похоже, даже не знал, где н а х о д и т с я Венесуэла! -Это личное, сэр. - Личное? О чем, черт побери? -Думаю, вам лучше прочесть самому. -Ну, ладно.
Послышалось звяканье цепочек и открываемых замков, затем дверь отворилась, позволив бросить взгляд на шикарное холостяцкое гнездышко Роберта Баннермэна, и самого посла, облаченного только в полотенце, обернутое вокруг бедер. Он недовольно взирал на молодого человека. -Лучше, чтоб это оказалось важным, – мрачно сказал он. – Давай. -Роберт, дорогой! – воскликнул ясный, высоко модулированный женский голос – предположительно из спальни. – Что-нибудь случилось? -Ничего, милая. Записка. Я только на минуту.
Зашуршал шелк и внезапно пахнуло крепкими духами. За послом возникла прелестная молодая женщина с растрепанными белокурыми волосами, кутаясь в мужской халат. -Мой муж не вернулся из Парижа раньше времени? – испуганно спросила она. – Скажи мне правду! -Нет, нет, уверен, что ничего подобного, – ответил посол, разворачивая лист бумаги. -Но это не плохие известия, дорогой?
При слабом освещении трудно было поручиться, но молодой человек был почти уверен, что это была жена Маноло Гусмана-и-Перейра, нефтяного магната, обладавшего огромным влиянием в новом правительстве. Если так, а внимательный взгляд подтвердил, что это так – посол пошел на весьма недипломатический риск. Помощник содрогнулся, подумав о политических последствиях, которые возникнут, если Гусман когда-нибудь узнает, что американский посол спит с его женой.
Выражение лица посла было двусмысленным, но без малейшего намека на скорбь. -Семейное дело, – сказал он женщине. – Ничего, что бы касалось тебя, дорогая.
Он вернул бюллетень помощнику. Приказал: – Возвращайся и пошли телеграмму моей бабушке. Сообщи, что я буду дома завтра вечером. – Он уже закрыл дверь, но затем снова слегка приоткрыл ее. – И не стой здесь с открытым ртом, парень. В чем дело? -Я просто хотел сказать, сэр, что очень сожалею…
Посол Баннермэн кивнул. -Конечно, – сердито шепнул он. – Спасибо. Это, разумеется, огромная трагедия. Но жизнь должна продолжаться.
Дверь захлопнулась перед носом молодого человека. Он услышал, как закрываются замки и звякают цепочки. Потом услышал – или подумал, что услышал – смех, через несколько мгновений сменившийся стоном наслаждения, после чего сеньора Гусман взвизгнула: -Ах, Роберт, грубиян, подожди, по крайней мере, пока мы вернемся в постель!
Просто, чтобы убедиться, что не передал послу ошибочного сообщения, молодой человек развернул
