Мэрилин Гринги?
– Лучшего Иоанна Крестителя нам не найти.
– Не беспокойтесь. Лучшие трагики страны будут к вашим услугам. Об этом я сам позабочусь.
– Револьс невиновен, – горячо повторила Мэрилин.
– Правосудие не ошибается.
– Джон, я прошу вас, лично вас: спасите ему жизнь!
– Вы обращаетесь не по адресу, – развел руками Триллинг, – я только частное лицо.
– Это ваше последнее слово?
– В части Револьса – да.
– В таком случае прощайте. – Мэрилин поднялась. – Откровенно говоря, я была о вас лучшего мнения.
После ухода Мэрилин Триллинг несколько минут сидел неподвижно. Подперев ладонями щеки, он думал. Не последнее место в его мыслях занимал Катиль Револьс. То, что Револьс непричастен к обоим покушениям на Парчеллинга, было отлично известно Джону Триллингу. Но в той большой игре, которую затеял Триллинг, инженер Револьс был пешкой, и эта пешка должна была погибнуть. Таковы неумолимые законы игры.
В глазах общественного мнения страны преступником является Револьс. Если есть еще сомневающиеся в этом, их надлежит убедить. И об этом позаботится Большой Хозяин. К его услугам весь огромный, отлично вымуштрованный аппарат, состоящий из газет, радио и телевидения.
Тяжело поднявшись, Триллинг подошел к пульту связи, поблескивавшему в неярких лучах сентябрьского солнца.
На выпуклом экране послушно возникло лицо начальника тайной полиции.
– Вы закончили дело Револьса? – спросил Триллинг тихим голосом, не предвещавшим ничего хорошего.
– Поверьте, босс, я сделал все…
– Почему же до сих пор нет обвинительного заключения?
– Но ведь у нас нет пока вещественных доказательств преступления…
– Револьс во всем сознался, его признание запротоколировано, чего ж вам еще?
– Это так, босс. Но, как вам хорошо известно, законодательство требует, чтобы в подобных случаях преступление было доказано документально. А кроме того, медицинская комиссия установила, что в психике Револьса имеются отклонения от нормы. И судить этого человека…
– Медицинскую комиссию я беру на себя, – нетерпеливо перебил Триллинг. – А вы должны разыскать эту чертову машину, с помощью которой этот Револьс усиливал биотоки, или как их там.
– Очень может быть, – осторожно сказал начальник полиции, – что такой машины вообще не существует в природе.
– Так сделайте ее, – вспылил наконец Триллинг. – Неужели мне больше нечего делать, как только учить вас уму-разуму! Вы поняли меня?
– Да, – ответил начальник полиции после короткой паузы.
– Очень рад за вас. Доложите через двадцать четыре часа результаты. Все.
Экран погас.
«Как бы Мэрилин не заварила кашу, – размышлял Триллинг. – От этой взбалмошной женщины всего можно ожидать. То она водится с левыми элементами, то бросает все и едет куда-нибудь на Амазонку, то выкидывает еще какое-нибудь коленце. А вдруг ей взбредет в голову развернуть кампанию в защиту Катиля Револьса? Знакомых газетчиков у нее пруд пруди. Правда, владельцы газет прислушиваются к мнению Джона Триллинга, но ведь за всеми газетами не уследишь!» И одна капля дегтя сможет испортить бочку меда, меда, в предвкушении которого у Триллинга уже теперь текли слюнки.
«Как там мой подопечный?» – подумал Триллинг, поворачивая ручку настройки. Перед ним на экране возникла большая комната с розовыми стенами и белоснежным полом. В комнате было пусто, если не считать узкой никелированной койки да ночного столика, уставленного лекарствами. На койке сидел, понурив голову, худой старик. Он поднял голову, и глаза его заблестели радостью.
– Здравствуй, Джон, – сказал старик, – спасибо, что не забываешь меня.
– Как самочувствие, Гуго? – участливо спросил Триллинг, внимательно вглядываясь в усталое лицо и синие мешки под глазами друга.
– Неважно, – махнул рукой Гуго. – Моторчик начинает портиться, – указал он на сердце. – А главное, я совсем потерял сон. Все боюсь, что во сне меня настигнет это проклятое облако.
– Ну, сам посуди, ты же только изводишь себя понапрасну. Если даже твое облако и существует в природе, то как оно может проникнуть в твою палату? Окна у тебя все время наглухо задраены, а в рамы вставлены бронированные стекла. Даже посетителей ты боишься принимать.
– Умом я все это понимаю, но все-таки ничего не могу с собой поделать, – голос Парчеллинга был тускл и безжизнен. – Ты уж, пожалуйста, Джон, последи за биржевыми делами моими…
– Послежу, послежу, не беспокойся. А ты поскорей выздоравливай. До завтра!
– До завтра.
– Как дела, Револьс?
– Благодарю, сэр.
