Такую жизнь пришлось бы поддерживать искусственно.
Это был обычный день. Ничего особенного не произошло. Родители осуществляли своё ремесло родителей, дети выполняли свою миссию детей, труба сконцентрировалась на своём цилиндрическом предназначении.
И, однако, это был самый важный день в её истории. Как таковой он не оставил о себе никакого следа. Кажется, не сохранилось ни одного архива о дне, когда человек впервые принял вертикальное положение, или о дне, когда человек, наконец, познал смерть. Самые фундаментальные события человечества прошли почти незамеченными.
Внезапно, дом огласился воплями. Мать и гувернантка, сначала испугались, а потом бросились искать источник этих криков. Может, обезьяна залезла в дом? Или сумасшедший сбежал из клиники?
Отчаявшись найти причину, мать решила заглянуть в комнату. То, что она увидела, ошеломило её: Бог сидел в своей кроватке и вопил так, как только мог вопить двухлетний ребёнок.
Мать приблизилась к мифологической сцене: она больше не узнавала того, кто в течение двух лет выглядел так мирно. У ребёнка всегда были большие сосредоточенные глаза серо-зелёного цвета; теперь же зрачки его были абсолютно чёрными, как пейзаж после пожара.
Что могло с ним случиться, что выжгло его бледные глаза и сделало их чёрными как уголь? Что ужасного могло приключиться, что разбудило его от столь долгого сна и превратило в живую сирену?
Единственное, что было очевидно, ребёнок был в гневе. Баснословная ярость вывела его из оцепенения, и даже если никто не понимал, что произошло, причина недовольства должна была быть серьёзной, если он так сильно кричал.
Очарованная мать взяла своего отпрыска на руки. Однако, ей пришлось тут же снова положить его в кровать, так как он брыкался и толкался руками и ногами.
Она побежала в дом с криком: «Растение больше не растение!» и позвонила отцу, чтобы тот явился на место обнаружения феномена. Брат и сестра были приглашены выразить свой восторг святой ярости Бога.
Через несколько часов он перестал вопить, но его глаза оставались чёрными от гнева. Он очень сердито смотрел на окружающее его человечество. Потом, утомлённый долгим криком, он вытянулся и уснул.
Семья аплодировала. Это была великолепная новость. Ребёнок был жив.
Как объяснить это запоздалое рождение спустя два года после появления на свет?
Ни один врач не нашёл ключа к разгадке тайны. Как будто ребёнок нуждался в этих двух дополнительных годах внеутробного развития, чтобы начать действовать.
Да, но откуда эта ярость? Единственной возможной причиной, было ментальное происшествие. Что-то появилось в его мозгу, что показалось ему невыносимым. И в одну секунду серое вещество пришло в движение. Нервный импульс пробежал по инертной плоти, заставив тело двигаться.
Так великие империи могут обрушиться по совершенно неизвестным причинам. Очаровательные детишки, неподвижные словно статуи, в один миг могут превратиться в горланящих чудовищ. Самое поразительное, что это восхищает их семью.
Sic transit tubi gloria[3].
Отец был так рад, словно у него родился четвёртый ребёнок.
Он позвонил своей матери, жившей в Брюсселе.
— Растение проснулось! Садись на самолёт и прилетай!
Бабушка ответила, что перед приездом она сошьёт себе несколько новых костюмов: это была очень элегантная женщина. В связи с этим её визит оттянулся на многие месяцы.
Тем временем, родители начали сожалеть об овоще былых времён. Бог не выходил из состояния ярости. Приходилось почти кидать ему его бутылочку из страха получить удар. Он мог вести себя спокойно несколько часов, но никогда не было известно, что это предвещало.
Новым сценарием был следующий: пользоваться моментом, когда ребёнок был спокоен, чтобы взять его и посадить в манеж. Вначале он тупо рассматривал окружавшие его игрушки.
Мало-помалу в нём поднималось сильное недовольство. Он замечал, что предметы существовали независимо от него, не нуждаясь в его царствовании. Это ему не нравилось, и он кричал.
С другой стороны, он видел, что родители и все остальные производили своими ртами членораздельные звуки, что позволяло им контролировать предметы и взаимодействовать с ними.
Он захотел сделать то же самое. Не это ли одна из основных божественных прерогатив — давать имена всему во вселенной? Тогда он указывал пальцем на игрушку и открывал рот, чтобы назвать её: но звуки, которые он произносил, не складывались в связное продолжение. Он сам первый этому удивлялся, так как чувствовал себя вполне способным говорить. Как только удивление проходило, ситуация начинала казаться ему унизительной и нетерпимой. Ярость охватывала его, и он в бешенстве вопил.
Вот каким был смысл его воплей:
— Вы двигаете губами, и из них выходит речь, я двигаю своими, но получается один шум! Эта несправедливость невыносима! Я буду орать пока вопли не превратятся в слова!
Таково было объяснение его матери:
— Это ненормально — оставаться младенцем в два года. Он понимает, что опоздал, и это нервирует его.
Неправда. Бог совершенно не чувствовал себя опоздавшим. Кто говорит об опоздании, тот сравнивает. Бог ни с кем себя не сравнивал. Он чувствовал в себе гигантскую силу и возмущался тем, что не может её применить. Его рот предавал его. Он ни секунды не сомневался в своей божественности и негодовал, что его собственные губы, казалось, не знали об этом.
Мать подходила к его кроватке и произносила чётко артикулируя:
— Папа! Мама!
Бог был вне себя от того, что ему предлагали так глупо подражать: она что, не знает, с кем имеет дело? Он сам был хозяином речи. Никогда бы он не опустился до повторения «папа» и «мама». В отместку он вопил что есть мочи.
Мало-помалу, родители начали вспоминать о прежнем ребёнке. Выиграли ли они от этой перемены? У них было загадочное и спокойное дитя, а теперь они оказались один на один с отвратительным доберманом.
— Ты помнишь, какая она была красивая, Растение, со своими большими безмятежными глазами?
— А какие спокойные были ночи!
Отныне со сном было покончено. Бог был воплощённой бессонницей. Ночью он спал часа два от силы. А когда он не спал, то проявлял свой гнев в виде криков.
— Хорошо, хорошо, — отчитывал его отец, — мы знаем, что ты продрыхла два года, но это не значит, что не надо теперь позволять другим спать.
Бог вёл себя как Людовик XIV, он не выносил, чтобы спали, когда он не спит, чтобы ели, если он не ел, чтобы ходили, если он не ходил, и чтобы говорили, если он не разговаривал. Особенно этот последний пункт бесил его.
Врачи разобрались в этом состоянии не больше, чем в предыдущем: «патологическая апатия» превратилась в «патологическую раздражительность», и никакой анализ не объяснил этот диагноз.
Они сделали банальный вывод:
— Это компенсирует два предыдущих года. В конце концов, ваш ребёнок успокоится.
«Если я его раньше не выброшу в окошко» — думала отчаявшаяся мать.
Костюмы бабушки были готовы. Она уложила их в чемоданы, сходила к парикмахеру и села на самолёт Брюссель-Осака, который в 1970 году совершал перелёт за какие-то двадцать часов.
Родители ждали её в аэропорту. Они не виделись с 1967 года: сын был сжат в объятиях, невестка приняла поздравления, Японии выразили своё восхищение.
По дороге на гору заговорили о детях: двое были восхитительны, с третьим была проблема. «Не будем отчаиваться!» Бабушка заверила, что всё уладится.
Красота дома очаровала её. «Как это по-японски!» — восклицала она, рассматривая зал татами и сад, который в феврале месяце белел цветущими сливами.
Она не видела брата и сестру три года и пришла в восторг от 7 лет мальчика и 5 лет девочки. Затем она
