состоянием – помнишь – неподключенности. Вот там мне слышится твоя жалоба на то, что если вечно сидеть на солнечной поляне, то с серьезными темами в жизни не будет контакта.
Крокодил. А нужны ли они вообще, серьезные темы?
Ворон. Изнутри такого архетипа нет, не нужны, да их там и нет, там все одинаково серьезно и несерьезно, как у играющего ребенка. Очень я сам люблю этот архетип. Помню (Ворон мечтательно закрывает глаз), сказал я как-то своему психоаналитику, что смерти нет. Нет – он мне сказал, что я веду себя так, как будто смерти нет, а я ему ответил, что конечно же, нет – конечно же! – а он тогда просто смертельно обиделся. Как будто я оскорбил его маму. В психоанализе все стоит на серьезных понятиях и границах, а у вечного ребенка границ нет, и это действительно обидно.
Крокодил. А, извините, сексуальная распущенность входит в этот архетип? Белочка, ничего личного, мне просто интересно узнать.
Белочка. Да пожалуйста.
Ворон. Ну, у меня самые светлые воспоминания о сексуальности времен детского сада. Сексуальная свобода входит в этот архетип. Слово «распущенность» из другой оперы, оттуда, где есть сексуальные порядки и понятки, а свободы нет.
Крокодил. А Косулина сказочка?
Ворон. Мне этот инопланетянин, который борется за мир, кажется в базовом смысле повторителем дела Бодхисаттвы. Есть такая восточная сказка о существах, которые добились выхода из мира суеты и сансары в мир блаженства и нирваны, но не делают перехода, потому что хотят спасти всех тех, кто в нашем бедном мире обитает и сам выбраться не может. Можно сказать и шире – об архетипе Спасителя. Это такое существо, сил у которого больше, чем у обычного человека, так что хватает не только на себя, но и на других. И которого не устраивает жизнь такая, какую он видит и ведет – ему из нее надо спастись.
Косуля. Как-то Вы иронически про это говорите.
Ворон. Ну, у меня есть любимая фраза на эту тему: «Тогда Вини-Пух слез с дерева и спасся с еще одним горшочком меда». Это такой спаситель даосского толка. Моисей, кстати, тоже спаситель, но своей окраски – еврейской. Иронически – пожалуй, да, потому что сказка о том, что кого-то от чего-то надо спасать – сказка некоторым образом странная. Ладно если в сказке звери ехали на велосипеде и попадали в речку с моста – ну, прекрасным сюжетом является спаситель, который их из реки спасает. Но если он потом продолжает идти с ними к дому, заваливает туда и продолжает их спасать и спасать – например, от себя самих, то эта фигура легко оказывается героем совсем другого сюжета.
Косуля. Какого?
Ворон. А ты как думаешь?
Косуля. Страдальческого?
Ворон. И при этом навязчивого, то есть постоянно страдания распространяющего. Под видом борьбы с ними. Это уже не так просто. В общем, что сказать – хороший архетип, плотный. Спасти родительскую семью от развода. Спасти малограмотных от бескультурья. Одну и ту же паству одни спасают от бездуховности, другие от сексуальных неврозов. Все нормально. Ладно, давайте закончим на сегодня. Или еще есть у кого-нибудь сказочка?
Урок 11. Выпускной экзамен
Койот. Ворон, а ты нам свою сказку не расскажешь?
Ворон. Да запросто. Хотя у меня нет ничего готового в голове… Но это было бы правильно – к концу Первого Класса дать вам возможность, так сказать, выпускного экзамена – чтобы вы лихо прошлись и полностью разобрались в первой попавшейся сказке… Знаете, что. Я не буду сейчас сочинять ничего нового, но у меня есть пара сказок, которые я сочинил в последнее время. И кажется мне, что все они про одно и то же, но я пока не очень задумывался. Давайте я вам сейчас одну прочту, ага?
Жил-был Андерсен, старый грустный сказочник с длинным носом. Жил он один, дрожал над каждой копейкой, хотя был довольно богат, и все время грустил и лил слезы над своими воспоминаниями и мечтами. Когда-то он сочинил множество замечательных сказок, которые полюбились взрослым и детям всего мира, но с тех пор утекло много воды, прошло много лет, и он уже давно писал только очень грустные сказки, от которых на душе становилось печально и тоскливо. Он боялся простудиться, заболеть чем-нибудь похуже, боялся воров, незнакомых прохожих и очень боялся умереть. Вместо себя он отправлял на тот свет множество мальчиков и девочек, стариков и старух, добрых и злых героев своих сказок. И чем больше их умирало в его бумагах, тем больше он боялся за себя. Каждый вечер, перед тем, как лечь спать, он клал у своей постели записку: «Я не умер!» – потому что боялся, что заснет так крепко, что его похоронят живым.
Однажды старый сказочник сидел в своем доме, а за окном лил холодный дождь. Горела печь, и в комнате было тепло, зато за окном ветер и ливень так и бушевали! Вдруг в дверь его комнаты кто-то постучал. Сказочник встал и открыл замок. На пороге стоял красивый мальчуган, совсем голый. В руках он держал лук и стрелы, с которых, как и с него, лилась вода. Мальчик дрожал – наверное, от холода – и старый сказочник сразу впустил его в комнату. Там он усадил мальчика у камина, накинул на него свой халат и дал ему вина и яблок. Мальчишка обогрелся и повеселел. Он вытянул ноги к камину и стал петь, а потом встал и пустился танцевать.
«Какой ты веселый мальчуган!» – сказал старый сказочник. Он всегда так говорил детям перед тем, как припугнуть их какой-нибудь грустной или жуткой сказкой.
«Да, я весельчак!» – сказал мальчишка. – «Смотри, что я умею!»
И он схватил свой лук, который уже высох у камина, вложил в него стрелу и выстрелил прямо в сердце старого поэта.
Тот закачался и упал на пол у камина. Ему было очень больно, все поплыло у него перед глазами.
«Зачем ты это сделал, скверный сорванец?» – из последних сил спросил Андерсен.
«Чтобы прочистить тебе сердце и мозги!» – закричал мальчуган.
Старому поэту показалось, что он умер. Потом он открыл глаза и увидел, что кровь, которая вытекла из него, образовала на полу очень красивую лужицу. Он стал обводить ее пальцем и пририсовывать к ней кружева и завитушки. Потом он увидел огонь в камине и застыл перед его красотой. Медленно-медленно он встал с пола и открыл окно. Дождь уже перестал, и на улице пахло прекрасно и празднично. Из окна противоположного дома ему замахал рукой его знакомый мальчуган, маня его к себе. Старик вышел из двери, но подумал, что его могут хватиться, и тогда взял записку, которую клал на ночь у своей постели, вымарал слово «не» и положил ее перед входом. Тогда он перешел улицу и пошел туда, откуда звал его мальчуган. Тот стоял у открытого окна какой-то комнаты и держал за руку очень симпатичную малютку, совсем махонькую и тоже голенькую. «Смотри!» – кивнул он поэту и показал в глубь комнаты. Там в постели занимались любовью очень красивые молодые парень и девушка. У каждого из них глубоко в груди торчали такие же стрелы, как и в старом поэте. Он опять, как к огню, надолго прикипел к ним взглядом. Когда они стали задыхаться и кричать от страсти, мальчуган подтолкнул малышку: «Иди!» – и она отправилась туда и заняла свое место в животе будущей мамы. Старый поэт и сказочник смотрел во все глаза: он никогда не видел ничего красивее.
Потом мальчуган взял его за руку и повел по воздуху наверх. На небе стоял дворец, а там поэта встретила прекрасная женщина, в которой он узнал Богородицу. «Как ваши дела?» – спросила она. Поэт молча склонился в счастливом поклоне. «А это мой сын, его зовут Амур», – сказала Богоматерь. – «Ведь это он помог вам дойти? Правда, он очаровашка?» Старый поэт опять кивнул и заплакал от переполнявших его чувств. «Проходите в спальню», – сказала она. – «Вам надо немножко отдохнуть, а завтра – в новую дорогу. Ведь вы еще так молоды и так мало видели!»
Белочка. Подождите-подождите, что-то такое было в детских сказках.
Крокодил. Ну, за вычетом некоторых деталей это вначале пересказ сказки самого Андерсена. По-моему, она называется «Поэт и мальчишка». Только она заканчивается на смерти поэта.
Ворон. Да, и потом там причитания, какой злой Амур и как его надо бояться. Что он и в родителей
