свою ответственность за последствия, к которым приведет создание атомной бомбы, или разочаровались в целях, которые они преследовали, соглашаясь участвовать в новом проекте. Скорее всего, они не хотели ждать, когда начнут падать на Землю урановые бомбы, когда в один миг будут гибнуть сотни тысяч, а может быть, и миллионы людей. Да, их замысел мне ясен: если не будет взаимного сдерживания, равновесия страха, то рано или поздно это приведет к атомной катастрофе. На этот счет на Кавказе есть хорошая мудрость: один меч удерживает другой в ножнах. Силу нужно отражать силой. Это будет особенно важно тогда, когда монопольное владение урановой бомбой может действительно стать искушением применить ее.
Фитин, кивнув, долго смотрел на Квасникова, потом, стряхнув оцепенение, медленно заговорил:
— По-моему, и Фукс, и Филдинг руководствуются своим пониманием нравственных критериев. У каждого из них есть какая-то своя философия. Понимаешь, Фукс впоследствии объяснял свой поступок тем, что у него вызывала негодование двуличная политика США и Англии, правительства которых, несмотря на массовые призывы во многих странах мира, все еще открывают второй фронт для оказания помощи Красной Армии. И вообще он, как коммунист, симпатизировал Советскому Союзу. Пока американцы и англичане тянули с решением вопроса о втором фронте Клаус Фукс, как бы открывая его, решил нам помочь. Он так и заявил: «Считайте, что я участвую с вами в борьбе с фашизмом». Вот основная мотивация его поступка…
— Да, это была его мораль, — заторопился Квасников, — простая человеческая мораль ученого- интернационалиста.
— Так оно и есть, — продолжал Фитин, — когда человечеству грозит опасность, люди объединяются, консолидируют свои силы… А вот чем руководствуется Филдинг, мы узнаем только после его вербовки. Но меня сейчас волнует другое: я пытаюсь понять, как он мог пойти на такой огромный риск? Малейшая же ошибка, и он окажется на электрическом стуле…
— Вы правы, Павел Михайлович. Но, как сказал один римлянин: лучше умереть одному, лишь бы процветали миллионы. Кто знает, может, как раз в этом и заключается его философия…
— Может быть, — согласился Фитин. — Неплохо было бы собрать на него побольше сведений и выяснить, насколько он надежен.
— Это сможет сделать только Луис… Но уже после того, как наладит с ним регулярную работу. Кроме Луиса, у нас там нет никого, кто мог бы знать Филдинга.
— А Фукс? Он же может знать его и сообщить необходимые о нем сведения.
— Но Фукс-то находится в Англии, а Филдинг — в Америке. Да и времени для проведения проверочных мероприятий у нас уже нет. До отъезда Филдинга из Нью-Йорка осталось всего десять дней. А надо еще успеть подготовить Луиса к вербовочной беседе.
Генерал Фитин мягко произнес:
— Да, Романыч, умеешь ты уговаривать начальство. Ладно, я принимаю твои доводы, но учти, если произойдет прокол, отвечать будем вместе.
— О чем вы говорите, Павел Михайлович! — воскликнул Квасников. — Положитесь на мою интуицию: я убежден, что все будет о’кей!
— Ну, хорошо, готовь Зарубину шифровку с нашим согласием.
После того как была получена санкция Центра на вербовку Филдинга, Луис договорился с ним о встрече на улице Гранд Конкурс у ресторана «Александере». Затем они переехали в овощной магазин отца Луиса, где и состоялась вербовочная беседа. Запись этой беседы на английском языке приобщена к делу «Энормоз», а в русском переводе — к седьмому тому дела № 13 676:
Луис. Дорогой Артур! Мне поручено от имени соответствующего советского ведомства обсудить твое предложение и уточнить несколько вопросов, представляющих для них определенный интерес.
Филдинг. Пожалуйста, я готов. Но перед тем как начать эту беседу, мне хотелось бы знать: почему никто из этого ведомства не пожелал встретиться со мной лично? Если они полагают, что я не тот, за кого себя выдаю, то мне ничего не остается, как прекратить разговор и уйти.
Л. Не следует этого делать. Тем более сейчас, когда предусмотрено все, чтобы наша встреча была безопасной прежде всего для тебя.
Ф. Хорошо, я жду твоих вопросов, Моррис.
Л. Скажи, что побудило тебя, Артур, обратиться к русским и какую именно информацию ты хотел до них довести?
Ф. Чтобы наша беседа была свободна от недоверия, можешь посмотреть содержимое моей папки. Я думаю, они это оценят. И передай им, что я вхожу в группу ученых, которая занимается изучением физики атомной бомбы.
Л. Кому пришла в голову идея создания этого страшного оружия?
Ф. Трудно сказать… Первыми были немцы… Позднее не кто иной, как венгерский ученый Сцилард, бежавший из Европы от преследований фашистского режима, выступил инициатором соглашения между учеными-атомщиками о прекращении публикования материалов по проблемам ядерной физики. Он же уговорил Альберта Эйнштейна подписать предостерегающее письмо президенту Рузвельту. В нем говорилось: если немецким ученым удастся создать свою атомную бомбу, то, когда она окажется в руках гитлеровских нацистов, будет уже поздно. На этом основании многие наши физики, в том числе и ученые, эмигрировавшие из Европы, попросили у президента финансовой поддержки для проведения собственных исследований по урану. В конце прошлого года Белый дом пошел на это и выделил, насколько мне известно, довольно крупную сумму.
Л. И что же затем последовало?
Ф. Основной целью всех лабораторных исследований являлось осуществление управляемой цепной реакции в уране-235 — редком изотопе урана, содержащемся в природном уране в количестве менее одного процента. Этот изотоп обладает способностью легко делиться, чего лишен составляющий основную массу урана изотоп с атомным весом 238. Таким образом, была определена основная проблема — разработка промышленного процесса получения вещества, которое до этого получали лишь в микроскопических количествах. Одна из главных задач — это точное определение количества нейтронов, необходимых для осуществления реакции деления. Но это одна сторона медали — чисто научная, а другая — военная — заключается в том, что мы должны работать ускоренными темпами, чтобы создать оружие раньше наших противников.
Л. Хорошо, Артур, это мне понятно. Но давай вернемся к вопросу, который я задал тебе в начале нашей встречи.
Ф. Извини, Моррис, но я что-то запамятовал. Напомни, пожалуйста.
Л. Я поинтересовался мотивами, побудившими тебя обратиться ко мне по вопросу передачи русским секретной информации.
Ф. Полагаю, что тебе, Моррис, нетрудно будет меня понять в этом вопросе. Дело в том — и ты это знаешь, — я всегда был не согласен с теми, кто считает ошибкой истории появление на карте социалистического государства. Еще больше не согласен с теми, кто рассчитывает на возможность исправления этой ошибки с помощью германского фашизма или атомной бомбы. Особенно возмущает меня то обстоятельство, что военные круги Америки пошли на явный обман. Собрав лучших физиков не только своей страны, но и всего мира, они начали разрабатывать урановую бомбу якобы для достижения победы над Японией. Но на самом-то деле это не так: японцы напали на Перл-Харбор, как известно, седьмого декабря сорок первого года, а решение Белого дома о выделении средств и ресурсов на создание атомного оружия было принято шестого декабря. То есть на день раньше! О чем это говорит? О том, что все это принималось независимо от развития событий на Тихом океане. И все это только лишний раз разоблачает далеко идущие политические цели военных.
Л. А тебе и другим ученым не приходила в голову мысль вообще отказаться от разработки атомной бомбы?
Ф. Приходила! Но что это даст? На мое место придут другие исполнители. И будут работать не задумываясь над последствиями. Страшно даже представить, что может случиться, если это мощное оружие будет применено по своему прямому назначению. Как специалист, я могу утверждать где угодно, что человечество уже шагнуло за порог безумия, начав разрабатывать такое оружие. Оно нацелено
