— Почему?
Слова не складываются у меня во фразы. Я запинаюсь. Я начинаю: «У меня…», а Роберт заканчивает: «У тебя свидание».
Он качает головой в течение минуты. Потом подзывает официантку. Пока он расплачивается, я болтаю вздор об этом парне из Японии и о том, как я хотела отменить свидание, но он прерывает меня взглядом.
— Две остановки, — говорит он шоферу такси.
Фейт говорит: «Ну и дела!»
Утром я позвонила Роберту, но в ответ услышала только гудки. Я взяла Изабель на собачью пробежку в Медисон-сквер-парк. Это — первый по-настоящему летний день, но ясное небо и яркое солнце словно покрывают Нью-Йорк мелкой пылью.
Даже вид носящейся вокруг Изабель не поднял мне настроения. Я чувствовала себя старой гончей, с которой ни одна собака не захочет играть.
«Я знаю, как это тяжело, — сказала Фейт. — Но если Роберт так легко выходит из себя, то он тебе в любом случае не пара».
Я говорю: «Если Роберт так со мной поступает, я постараюсь о нем забыть».
«Поставь себя на его место, — говорит Бонн. — Ты не мужчина!»
«Я — собака, — говорю я. — А вы стараетесь сделать из меня кошку».
Я вымыла волосы. Высушила их. Надела платье и сандалии. Швырнула в сумочку губную помаду. Я делала все это довольно небрежно, словно готовилась к встрече с родственниками.
Бони говорит: «Обрати внимание на ногти! Ты можешь выращивать герани в том, что под ними!»
«При чем здесь ногти?» — говорю я раздраженно.
Я надеваю велосипедный шлем.
«Не езжай на велосипеде, — говорит Бони. — Он подумает, что ты чудачка».
«Я — чудачка, Бони».
«Ладно, — говорит она. — Не носить же тебе этот знак на рукаве или еще где».
Я увидела Мака прежде, чем он заметил меня. Он высокий, широкоплечий, волосы у него светлые и волнистые. В своей синей спортивной куртке и белой рубашке он выглядит настоящим аристократом. Его странные черты — маленькие блестящие глаза, тонкие губы и острый подбородок — своеобразный заговор с целью сделать его привлекательным, однако я не ощущаю в себе никаких токов, как это было когда-то.
— Джейн Розеналь, — сказал Мак, и когда он поцеловал меня в щеку, я вспомнила, что в течение всего периода нашего флирта мы ни разу не целовались.
Он бросил взгляд на мой шлем.
— Велосипед?
— Угу.
— А это не опасно?
Я помотала головой.
— Ты ничего не имеешь против устриц? — спросил он.
Мы последовали за метрдотелем в изысканный сад на крыше с цветами и свечами. Цветы — повсюду. Веет легкий ветерок. По небу плывут волнистые облака, и на какое-то мгновение я перестаю сожалеть, что приехала сюда. Потом думаю о Роберте и о стоимости этого обеда.
— Бутылку вина? — спросил Мак.
— Кажется, мне необходимо выпить, — сказала я и, когда подошел официант, заказала мартини. Мак заявил, что тоже хочет мартини.
— Итак, — сказал он и начал задавать вопросы, которые ожидаешь заранее.
Сначала говорил он, потом я, его очередь, моя очередь; это проще, чем переговоры по трансатлантической связи.
Мак рассказал, что живет в резиденции для бизнесменов — уютном и роскошном отеле. Когда же он добавил, что это очень милый отель домашнего типа, я поняла, что он смешон, сух, натянуто-официален — правильный человек, по своим представлениям.
— Между прочим, — сказал он, — если хочешь, можешь звать меня Маком, но теперь меня зовут Уильямом.
— А меня принцессой Джейн, — сказала я. — Если мы познакомимся поближе, я, возможно, позволю тебе звать меня просто принцессой.
Мак рассмеялся:
— Да, я помню тебя именно такой. Ты была очень забавной.
«Видали?» — спросила я Бони и Фейт.
«Ему понадобилось всего-навсего пятнадцать лет, чтобы позвонить тебе!» — заметила Фейт.
После двух бокалов мартини и бутылки вина я подумала, что, если я хочу спуститься вниз по ступеням, неплохо было бы заказать кофе.
За десертом Мак спросил, можно ли звать меня принцессой, и я ответила: «Да, Уильям».
Он поведал мне, что собирается вскоре вернуться из Азии. Хочет преподавать в Моррис-тауне, штат Нью-Джерси, в городке, где он вырос и где увлекаются конным спортом.
— Что же ты будешь преподавать? — спросила я.
— Все, кроме гимнастики, — ответил он. — А как насчет тебя, принцесса? Не желаешь ли достичь преклонного возраста в провинции?
Я поняла, что он имеет в виду, и Фейт и Бони во мне рады были это слышать. Но я ответила:
— Только в том случае, если придется выбирать: жить в провинции или гореть ярким пламенем.
Когда мы вышли, Мак предложил отправиться куда-нибудь выпить или послушать музыку.
— Нет, спасибо, — сказала я. Я объяснила, что поеду на велосипеде, и если отправлюсь прямо сейчас, то доберусь до дома как раз перед восходом солнца.
— Можно тебя поцеловать? — спросил он.
Я помотала головой. Я была готова высказать все, о чем уже безмолвно говорили мои губы, но с болью осознала, что они не заговорят вслух. Я сунула ему ключ и сказала:
— Можешь открыть замок. Он отомкнул и снял замок с цепочки, на которой был прикреплен мой велосипед, и сказал:
— Мы положим его в машину.
Он остановил такси и поместил велосипед в багажник. Я уселась и поблагодарила его за обед. Он кивнул и промолвил:
— Рад был доставить тебе удовольствие.
Я сказала:
— Ты славный малый!
Потом назвала шоферу адрес.
На автоответчике ничего не было. Я взяла Изабель и прогулялась с ней до дома Роберта. Там я долго разглядывала окна, пытаясь понять, где же его квартира.
«Ступай домой, дурья башка!» — сказала Бонн.
Я сижу на крыльце. Изабель крутится рядом, пытаясь прилечь возле меня. Она кладет голову мне на колени.
Я напеваю на мотив «Почему же женщина не может быть сильнее, чем мужчина» свои слова: «Почему мужчина не станет больше пуделя?»
«Ты слишком много выпила, — говорит Фейт. — Если хочешь, можешь позвонить ему утром».
Я говорю: «Очень кстати, а сейчас я пойду домой».
