документы, подписанные, между прочим, директором ЦРУ. И документы, заметьте, настоящие, – на Егора снизошло веселое вдохновение, и он чувствовал, что именно сейчас, в этот конкретный момент времени, у него пройдет любой, самый фантастический блеф. – Разумеется, такие важные бумаги мы с собой не носим. Они там, за броней, у командира танка.
– Что ж, – пожал плечами сухопарый, – теперь я понимаю, что вы имели в виду под весомыми аргументами. Но кое-чего я все же, признаться, не понял.
– И что же именно?
– При таких аргументах, – он кивнул головой за окно, – зачем вы еще и деньги предлагали?
– В качестве жеста доброй воли, – серьезно ответил Егор. – Понимаете, мы не бандиты, а обычные люди, и до сих пор считаем, что лучше всего договариваться без взаимных угроз и устрашений. Однако, если нас не понимают, как произошло, к сожалению, в данном случае, приходится действовать иными методами. Помните песню? – И он, нещадно фальшивя, пропел: – 'Мы мирные люди, но наш бронепоезд…'
– 'Стоит на запасном пути!' – чисто закончил обладающий практически абсолютным слухом Семен.
– Да, – с неожиданной грустью вздохнул сухопарый, – хорошая была песня… Ну что ж, молодые люди, признаюсь, что вы меня убедили. До свидания, и… вы не хотели бы рассмотреть вопрос о нашем сотрудничестве, но уже на качественно иных условиях?
– Вряд ли, – сказал Егор, поворачиваясь к выходу. – Тут ведь не в условиях все дело. Все дело в мировоззрении. А оно у нас, увы, разное. Пошли, Сеня.
И они, не попрощавшись, вышли.
Поздним нью-йоркским вечером уже совсем плохо соображающий Егор, уложив на диван вырубившегося прямо за кухонным столом друга Сеню, накорябал кое-как на первом подвернувшемся под руку листке записку, вышел во двор и сел в машину.
– Домой хочу, – объявил он громко и просительно, завалился на бок и уже через секунду спал непробудным пьяным сном.
Глава 24
Егор сидел на маминой кухне у открытого окна, глядел на мощенную брусчаткой пустынную улицу и мучился похмельем. Час назад Анюта отказалась его лечить, сказав, что в няньки к алкоголикам она не нанималась и что тот, кто любит кататься, должен любить таскать за собой и саночки.
– Возить саночки, – поправил Егор.
– В данном случае слово 'таскать', по-моему, подходит лучше, – резонно возразила Анюта.
В душе Егор был полностью с Анютой согласен, но все равно было обидно страдать, зная, что есть способ избавиться от мучений безо всяких последствий. Утешало Егора лишь то, что, во-первых, Анюта догадалась вернуться именно к маме, а не в Ростов, например, во-вторых, что у нее это получилось и они не попали куда-нибудь на Северный полюс или в дебри Амазонки, и, в-третьих, что похмелье было физическим, а не душевным. То есть голова, конечно, болела, но и только. А уж это можно было перетерпеть, не прибегая к испытанному, но коварному методу, основанному на вышибании клина клином. Опять же мысль о водке или даже пиве ничего, кроме искреннего отвращения, не внушала. Хорошо еще было то, что мама, когда он явился уже ранним львовским утром абсолютно никакой (правда, двери своим ключом смог открыть и даже сумел раздеться, прежде чем рухнул на постель), не сказала худого слова, а, наоборот, пожалела и, уходя по делам, оставила на столе пару сваренных всмятку яиц, свежезаваренный чай и ласковую записку.
Егор посмотрел на часы. Два часа дня. Он проснулся час назад и ограничился горячим чаем с лимоном. Пора было заставить себя поесть, после чего опять поспать и уж потом обдумать свое дальнейшее житье.
Вторично за этот день Егор проснулся в пять часов пополудни и понял, что чувствует себя достаточно хорошо для того, чтобы принимать решения и выполнять их.
Какие именно это должны быть решения, а также как и зачем их необходимо выполнять, он пока не знал, но чувствовал, что жизнь его с появлением в ней Анюты и Зои приобрела вместе с яркими красками и некоторую, так сказать, неопределенность и даже двойственность, чего он, как и любой нормальный мужчина, не любил, предпочитая уверенность в завтрашнем дне и ясность отношений. Опять же, что-то нужно было делать с самим собой, так как продолжать зарабатывать деньги за 'баранкой' собственной машины, которая давно и не машина вовсе, а добрый товарищ и даже – будем говорить прямо – любовница (вот бред-то, а?), было просто глупо, а учитывая Анютины возможности, глупо вдвойне.
'Может, отправиться в путешествие? – размышлял Егор, лежа на кровати и закинув руки за голову. – Мир посмотреть, себя показать… Когда еще такая возможность представится? Чтобы безо всяких там виз и прочих хлопот… Например, я никогда не был во Флоренции и в Париже. И в Буэнос-Айресе тоже не был. Дело, правда, это противоправное по всем международным законам, и если не дай бог прихватит где- нибудь полиция – так, совершенно случайно – и потребует показать документы… Ничего, Анюта выручит. И потом, если потихоньку, незаметно, одним, так сказать, глазком… Ага, потихоньку. Как же! То-то ему последнее время удается вести себя потихоньку… Ну просто самый незаметный человек во всей Европе и Америке! Черт, магнитом все эти проблемы притягиваются, что ли? Или просто срабатывает некий закон компенсации? То есть если уж тебе судьба подбросила некое чудодейственное средство в виде чуть ли не волшебной палочки, то, будь добр, и сам пользуйся, и про друзей и родных не забывай. А что? Вполне может быть. Но если это верно и такой закон действительно существует, то, значит, я должен внутренне готовиться к еще большим сюрпризам, потому как 'волшебная палочка', и она же Анюта, судя по всему, совершенствуется не по дням, а по часам, и на что она будет способна завтра, одному Аллаху известно. И с мамой нужно, вероятно, что-то решать. Хотя это как раз самое простое. Захочет – переедет жить к нему. Не захочет – я буду пока приезжать в гости, а там видно будет. Хотя особо гостеприимным этот город назвать нельзя, но, во-первых, все в наше время быстро меняется, а во-вторых, уж больно он красив, этот Львов. Красив и как-то по-особому уютен. Кстати, а где мама?'
Егор прислушался и уловил на кухне бормотание телевизора и звяканье посуды.
Ага, значит, мама уже дома. Что ж, пора вставать, подумал он, поднялся и пошел на кухню.
Переезжать в Ростов мама отказалась.
– Нет, сынок, – вздохнула она. – Может, потом когда-нибудь… Меня там все давно забыли, а здесь друзья и работа. Ученики. И город, который, несмотря ни на что, я очень люблю. Ты же вряд ли согласишься переехать сейчас на Украину, верно?
– Да уж конечно! – энергично подтвердил мамино предположение Егор.
– Вот и я об этом. Тем более что сейчас я благодаря тебе и богу совершенно здорова. Мне даже говорят, что я помолодела лет на десять, представляешь?
– Ты действительно помолодела, – кивнул Егор. – Говорю тебе как сын и мужчина.
– И я себя именно так и чувствую, – слегка разрумянилась мама. – В конце концов, мне еще нет и шестидесяти. А если учесть эти десять лет, на которые я помолодела, то даже пятидесяти! – она задорно тряхнула головой. – Чем черт не шутит, может, я еще замуж выйду! А в Ростове… Ты ведь тоже не вечно будешь холостым ходить, а свекровь в доме – не лучший подарок молодой жене. Нет. Лучше ты пока будешь ко мне в гости приезжать, а я к тебе. Хорошо?
– Как скажешь, мам, – вздохнул Егор. – Но если передумаешь, то учти, что это предложение, что бы ни случилось, остается в силе.
Родной Ростов-папа встретил Егора затяжным дождем и противным сырым северо-восточным ветром, что вообще-то для данного времени года было совершенно не характерно. Но Егор все равно обрадовался. Возвращаться домой всегда хорошо, а если учесть то количество разнообразных впечатлений на единицу времени, которые он получил за это, казалось бы, короткое путешествие к маме, то возвращаться было хорошо вдвойне.
– Анюта, – позвал он, садясь снова в машину после того, как засвидетельствовал свое прибытие
