— Дождь! — вскричал колдун. — Это предзнаменование. Небо хочет, чтоб я его убил. Солнечный бог на моей стороне.
Каплу резко встал и бегом направился в деревню. Он был похож на ангела смерти, летящего на крыльях ночи. Тропический ливень быстро смывал с колдуна и землю, и кровь.
Ворвавшись в деревню, он принялся сотрясать пальмовые жилища и испускать истошные крики:
— Пошел дождь, люди! Праздник, великий праздник! Дождь идет!
Это на самом экваторе дождь случается ежедневно круглый год. На экваторе вообще можно жить без часов. Гроза там всегда начинается в восемь вечера. Однако уже в нескольких градусах от экватора климат совсем другой.
Люди выскакивали на улицу. Возможно, не все рады были прервать сон, но с колдуном лучше не ссориться.
— Праздник — пошел дождь!
Люди стояли под дождем и улыбались.
Попробуй не выйди на зов главного колдуна. Тряхнет как следует лачугу — она и развалится. Таскай потом с реки глину, рви пальмовые листья и строй дом заново. Шаман бегал от хижины к хижине и не унимался:
— Наконец-то! Свершилось!
5
Дождь грохотал по палатке так, что разбудил бы и мертвого. После упражнений на хлопковом поле командир роты Кондратьев был мертвее бревна. Дождю было не справиться с таким сном.
На помощь дождю в деревню прибежал колдун Каплу. Его вопли пронзили брезент, пробуравили барабанные перепонки капитана и проникли в среднее ухо. Оттуда отчаянные сигналы стали беспокоить мозг.
Капитан проснулся. «Раз часовые ничего не докладывают, к роте возня в деревне не имеет прямого отношения», — думал капитан, зашнуровывая чертовы ботинки.
Повесив на шею автомат, он вышел из палатки. Тут же на голову обрушилась водная стена. В тропиках дождь не как из ведра, а именно — из ведра.
Капитан понял, что не только капли барабанили по палатке. Из деревни неслась дробь там-тамов. Он вспомнил специальный навес, устроенный близ центральной площадки. Под коровьей шкурой располагалась целая ударная установка.
Капитан промок насквозь, не дойдя и до первого часового.
— Стой, кто идет?
Кондратьев узнал сержанта по голосу и некоторое время не мог понять, откуда он доносится. Отозвался:
— Дед Пихто в кожаном пальто! Как дела, Саня Агеев?
— Думаю, товарищ капитан.
— Что-то я не помню: где в уставе караульной службы записано, что солдат на посту должен думать? Ладно. Говори, о чем думаешь.
Ах, вот где хитрец укрылся! Связал пучок пальмовых листьев и надел на голову.
Перед капитаном стояло небольшое деревце, очень похожее на елку. Еловые лапы гладили африканскую землю.
— Думаю о том, что сто дней до приказа осталось.
— Нашел, о чем думать. Министр обороны в Москве приказ подпишет. Нам его по радио передадут. Но это твоей судьбы не изменит. Из Африки я тебя при всем желании на дембель не отправлю.
— Я как раз об этом и думаю, товарищ капитан.
— Вот как раз об этом думать и не надо.
От таких мыслей моральный дух портится.
Я понимаю, если б ты в Союзе служил. И не в спецназе ВДВ, а в мотострелках. В танкисты тебя б из-за роста не взяли. У нас таких больших танков еще не делают. Так что лучше думай, как дома девчонкам будешь свою службу в элитарных частях расписывать. Будешь девчонкам лапшу вешать, Агеев?
— Так точно, товарищ капитан! Я ж подписку давал ничего не рассказывать.
Только и останется, что лапшу вешать. Товарищ капитан, хотите, я вам тоже такую накидку из листьев сделаю?
Они разговаривали под мерный гул дождя и непонятный трамтарарам, доносящийся из Губигу. Стояли в темноте, как два водопада.
— Спасибо, Сань. Я с тобой долго лясы точить не буду. Слышь, как местное население в дождь раздухарилось? Сходим с прапорщиком — посмотрим. А секретной подпиской ты мне мозги не законопачивай. Одно хорошо: бабы в географии не сильны. Мой тебе совет, Сань: когда милая совсем вопросами про интернациональный долг замордует, рассказывай. Только названия меняй. Называй другой город, другую страну, другую деревню. Мы сейчас в Дагомее, а ты говори, что был в Конго.
Люди черные, солнце горячее, не запутаешься. Для потенциального противника — дезинформация.
Проверив остальные три поста, капитан вернулся к палаткам и позвал:
— Серега!
Перед ним немедленно вырос еще один водопад: прапорщик Иванов. Он словно поджидал, когда друг позовет проветриться.
Иссохшая, потрескавшаяся земля превратилась в хлюпающее болото. Весь короткий путь до деревни капитан с прапорщиком чертыхались, выдергивая ноги из хваткой жижи. Тарарам становился все ближе. Странный свет бесновался в деревне и тянулся навстречу дождю.
Иванов шел первым.
— Пожар у них там, что ли?
— В такую погоду если очень захочешь, не загорится.
Они обогнули несколько лачуг и буквально ввалились на центральную площадь. Здесь Кондратьев впервые увидел вождя Нбаби и его дочь Зуби.
Сейчас он увидел другое. Повсюду пылали странные негаснущие факелы. Надсаживались под своим навесом там-тамы.
Население Губигу сошло с ума.
Застыв на неосвещенном краю площади, мокрые вояки глядели на мокрых негров.
— В одном они правы, — протянул прапорщик. — В такую погоду бессмысленно одеваться.
Не отрываясь от зрелища, капитан промямлил:
— Представь, как бы мы сюда приперлись. В чем мать родила. Но с оружием, в ремнях, с подсумками…
— И со штык-ножами аккурат на своем месте, — дополнил прапорщик.
Черные люди, и стар и млад, плясали.
Может, правильнее сказать, что черные молились. Может, это коллективная молитва такая. С воплями, прыжками и чувственными объятиями.
Вся центральная площадь превратилась в бушующую лужу. Посреди незыблемым утесом торчало племенное дерево, похожее на дуб, но не дуб. Сотни людей в тесноте скакали по луже, вздымая фонтаны грязи.
Подражая взрослым, визжали из лужи маленькие дети.
У капитана с прапорщиком, несмотря на теплый тропический ливень, по спинам пробежал мороз. Они разглядели, что происходит непосредственно под деревом.
Из земли торчало зарытое наполовину копье. Престарелый трясущийся негр, с трудом передвигая ноги, пытался упасть на иззубренный страшный наконечник.
