Связь прервалась.
– Что мы ей скажем, Уэйд? Где мы?
В сотый раз за эту неделю Дженет почувствовала себя так, будто оказалась в прошлом; она чувствовала себя где угодно, но только не в Соединенных Штатах.
– Мам, я надеюсь, аккумулятор протянет еще несколько секунд. О Боже – жизнь зависит от
– Мне страшно, Уэйд.
– Не бойся, мам. Мы выберемся. Обязательно. Главное, не бойся.
Они сидели молча. В воздухе гудели пальмовые жучки, слышались жалобные трели козодоя и пиликали цикады. Телефон зазвонил.
– Алло, Сара, это ты?
На другом конце провода раздался холодный, отрешенно механический мужской голос:
– Отдел триангуляции НАСА. Как поняли?
– Поняла! – ответила Дженет, хотя вопрос был явно адресован одним специалистом другому.
– Вас понял, НАСА. Источник сигнала подтвержден. Местонахождение...
Телефон отключился.
– Что они имели в виду, Уэйд? Какая еще триангуляция? Они не смогли определить наше местонахождение.
– Мам, откуда тебе знать.
– А что, если нет?
– Ты ведь не знаешь, что они смогли, а что нет. Не дергайся. Самое худшее – нам придется прождать до утра.
– Уэйд, у тебя рука сломана как деревяшка. Наступит утро – и что?
– Будет светло.
– Не глупи.
– Это ты глупишь, мама.
– Нет, ты.
– Глупая.
– Сам глупый.
– Ладно, согласен.
– Как твоя рука, Уэйд?
– Очень глупо.
– Мы продержимся до утра.
– Точно.
Какое-то время они сидели молча, различая новые звуки: невидимые существа прыгали в воду и выбирались из нее; что-то жужжало; из темной дали донеслось уханье.
– Значит, ты все-таки отдала письмо Флориану?
– Ничего подобного.
– Но он сказал...
– Он ошибся. В ресторане у меня было с собой настоящее письмо, но я сказала, что это подделка. Подлинное письмо до сих пор у меня в кармане, в прозрачной папке.
Она вытащила его, скривившись от боли.
– Возьми – пусть будет у тебя.
Она сунула его Уэйду в карман рубашки.
– Мам, о чем вы говорили с папой и Ники там, в доме?
– Что ты имеешь в виду?
– Ты что-то сказала им, и они
– Да, знаю.
– Что ты знаешь? Скажи.
Дженет задумалась, как объяснить все Уэйду. С Тедом и Ники дело было куда проще. Она чувствовала себя главарем мафии, который одним словом может даровать человеку жизнь и сразу вслед за этим потребовать графин красного вина. Но рассказать о новостях Уэйду было несколько сложнее, и она была к этому не готова.
– Уэйд, предположим, что у тебя нет СПИДа, что ты узнал, что у тебя ложный диагноз, как у Бет.
– Мама, ты сама видела, как я плох. Сидеть в этом болоте с открытыми ранами – да мы после этого помрем оба.
– Ответь на мой вопрос, Уэйд. Постарайся.
– Что бы я тогда сделал?
– Да.
Уэйд призадумался.
– Без всяких отговорок?
Дженет ничего не ответила.
– Я бы...
Дженет сама задавалась этим вопросом. У нее просто не было времени на себя с тех пор, как в ресторане Сисси преобразила ее жизнь. Какая разница – умереть в шестьдесят пять или в семьдесят пять? Лишних десять лет... Что они могут значить? Или в восемьдесят пять? Лишних двадцать. Она так жаждала этих лет, так скорбела об их потере, и вот теперь, когда ей их вернули, не могла расшифровать их скрытый смысл.
Она подумала о своей жизни и о том, какой потерянной чувствовала себя большую ее часть. Она подумала о том, как все истины, которые ее учили считать непреложными, неизменно вступали в конфликт с жизнью какова она есть. Как может человек продолжать жить, будучи таким безнадежно потерянным? Как ни странно, пока она была больна, чувство потерянности было не таким острым. Это единственное, в чем она ни капельки не сомневалась. Болезнь вынудила ее искать знаний и утешения в местах, о существовании которых она раньше и не подозревала. Болезнь вынудила ее встречаться и вступать в контакт с соотечественниками, которые в противном случае остались бы тенями внутри своих машин, лениво ожидающих рядом с ней, пока загорится зеленый свет. Но, быть может, она по-прежнему будет искать новое в местах ранее запретных,– не потому что должна, а потому что сама сделала такой выбор – потому что это оказалось единственным подлинным выходом из ее хрупкого и безжизненного умирания? Теперь она научится видеть человеческую душу во всех, с кем бы и где бы ни сталкивалась – в супермаркете, на площадке для выгула собак, в библиотеке – все эти души, яркие, быть может, слепящие огни...
– Думаю...– сказал Уэйд.
– Что?
– Давай посмотрим на мое положение так. Сейчас я практически мертв. И не возражай, потому что я человек конченый. Все эти ингибиторы и противо-ингибиторы, которые я изучил вдоль и поперек, дали мне разве что лишний год жизни с Бет... и еще время, чтобы приехать сюда и побыть с семьей.
Он повернулся к матери:
– Во встреча, а?
– Круче не бывает.
