— Я оставил для нас столик в углу.
Мы сели, заказали коктейли и еду, после чего Фредль одарила меня холодным взглядом.
— Что ты затеял?
— О чем ты? — искренне удивился я.
— Утром мне позвонили от лица Майка. Из Берлина. Некий Уитерби.
Я отпил из бокала, всмотрелся в кончик сигареты.
— И что?
— Попросил передать тебе, что дело — швах. Это первое. Во-вторых, сказал, что один Майк не справится и ему нужна рождественская помощь, причем как можно скорее. В-третьих, он хочет, чтобы ты остановился в берлинском «Хилтоне». Там он сам тебя найдет. Если не в номере, то в баре.
— Это все?
— Все. Мне показалось, что он очень спешил. О, и еще. Он полагает, что в салуне и в твоей квартире установлены подслушивающие устройства. И Кук Бейкер знает, кому тебе следует позвонить, чтобы избавиться от них.
Я кивнул.
— Займусь этим после ленча. Как насчет коньяка? — Я дал сигнал Хорсту. Хорошо все-таки иметь собственный ресторан. Обслуживают на высшем уровне.
— Что все это значит, черт побери? — пожелала знать Фредль.
Я пожал плечами.
— Полагаю, это уже не секрет. Падильо и я подумываем о том, чтобы открыть еще один салун в Берлине. Много туристов. Еще больше военных. В последнюю поездку туда я нашел подходящее местечко. Но, похоже, у Майка что-то не сложилось. Поэтому он и просит меня приехать.
— При чем тогда Рождество? На дворе апрель.
— Падильо тревожится, как бы нас не опередили конкуренты.
— Ты лжешь.
Я улыбнулся.
— Потом я тебе все расскажу.
— Ты, разумеется, едешь.
— Ну почему «разумеется»? Скорее всего я позвоню Майку или напишу ему письмо. Я же обо всем договорился. Раз он смог все испортить за один день, пусть сам и поправляет.
— Ты опять лжешь.
— Послушай, один из нас должен оставаться здесь, вести дела. Я не так люблю путешествия, как Падильо. Я — домосед. Не страдаю избытком энергии или честолюбия. Поэтому я — управляющий и владелец салуна. Работа не пыльная, а на хлеб и воду хватает.
Фредль встала.
— Ты слишком много говоришь, Мак, и не умеешь врать. Лгун из тебя никудышный. — Она открыла сумочку и бросила на стол конверт. — Твой билет. Счет я пришлю после твоего возвращения. Самолет вылетает из Дюссельдорфа в восемнадцать ноль-ноль. Времени тебе хватит. — Она наклонилась и потрепала меня по щеке. — Будь осторожен, дорогой. Поговорим, когда вернешься.
Поднялся и я.
— Спасибо тебе.
Взгляд ее карих нежных глаз встретился с моим.
— Я знаю, что ты мне все расскажешь. Скорее всего в три часа утра, когда полностью расслабишься и у тебя возникнет потребность выговориться. Я подожду. Мне спешить некуда. — Она повернулась и медленно пошла к выходу. Хорст обогнал ее, чтобы открыть дверь.
Я сел, глотнул коньяка. Фредль не допила рюмку, поэтому я перелил ее коньяк в свою — не пропадать же добру. В тех редких случаях, когда Падильо касался своего, как он его называл, «другого занятия», он сетовал, что одним из недостатков этого рода деятельности является необходимость работать с рождественскими помощниками. Кого он подразумевал, я не знаю, но, вероятно, под этим термином фигурировал широкий круг лиц, от сотрудников армейской разведки до туристов, обожающих фотографировать чехословацкие оружейные заводы. Почему-то их всегда ловила бдительная охрана, а на допросах все они, как один, прикидывались бедными студентами. Так что под «рождественской помощью» Падильо подразумевал тех, кого Бог пошлет, то есть дилетантов.
Однако сложившаяся ситуация требовала немедленного решения. Я мог плюнуть на авиабилет и на SOS Падильо, остаться в моем уютном салуне и как следует набраться. Или позвать Хорста, передать ему ключи от сейфа и всех дверей, поехать домой, собрать чемодан на столе и отправиться в Дюссельдорф. Коньяк я оставил на столе и подошел к бару. Репортеры уже смотались, и Карл преспокойно читал «Тайм». Он полагал, что это развлекательный журнал. Я склонялся к тому, чтобы согласиться с ним.
— Где Хорст?
— На кухне.
— Позови его.
Карл всунулся в кухню и позвал Хорста. Тощий, невысокий мужчина обошел стойку и вытянулся передо мной. Я даже подумал, что он щелкнет каблуками. За те пять лет, что он работал в салуне, наши отношения оставались строго официальными.
— Да, герр Маккоркл?
— На несколько дней вы останетесь за старшего. Мне надо уехать.
— Хорошо, герр Маккоркл.
— Куда это? — встрял Карл.
— Не твоего ума дело, — отрезал я.
Хорст неодобрительно глянул на него. Он получал пять процентов прибыли и соответственно куда с большим почтением воспринимал решения руководства.
— Что-нибудь еще, герр Маккоркл? — спросил Хорст.
— Позвоните в фирму, что реставрирует ковры, и узнайте, сколько они возьмут, чтобы заштопать все дыры, прожженные окурками. Если не слишком много, наймите их. Решение примите сами.
Хорст просиял.
— Будет исполнено, герр Маккоркл. Позвольте спросить, надолго ли вы отбываете?
— На несколько дней, возможно, на неделю. Падильо тоже не будет, так что командовать придется вам.
Хорст едва не отдал мне честь.
— О Господи, да разве так ведут дела? — не унимался Карл. — А как же мой «континенталь»?
— Подождет моего возвращения.
Я повернулся к Хорсту.
— К вам придет человек, может, двое, чтобы проверить телефоны. Думаю, завтра. Обеспечьте им все условия для работы.
— Разумеется, герр Маккоркл.
— Раз с этим все ясно, до свидания.
— До свидания, герр Маккоркл, — вытянулся в струнку Хорст.
— С нетерпением ждем вашего возвращения, — добавил Карл.
Выйдя из салуна, я сел в машину и проехал шесть кварталов до многоэтажного дома, точь-в-точь такого же, как у Фредль. Оставил машину у тротуара и поднялся на шестой этаж. Постучал в квартиру 614. Через несколько мгновений дверь приоткрылась на дюйм. На меня глянуло бледное лицо.
— Заходи, — дверь распахнулась. — Выпей, если хочется.
Я вошел в квартиру Кука Джи Бейкера, боннского корреспондента международной радиослужбы новостей, называвшейся «Глоубол рипортс, Инк.». Кроме того, Бейкер был единственным представителем «Анонимных алкоголиков»[15] в стане журналистов, да и то с каждым днем сдавал свои позиции.
— Привет, Куки. Как идет борьба с зеленым змием?
— Я только что проснулся. Не желаешь пропустить по стопочке?
— Спасибо, я — пас.
