берега ближе к воде и принимали самые боевые позы.
Это заинтересовало нас. Как раз подплыла вторая партия тюленей ис места в карьер с ревом вступила в отчаянную драку с занявшими места. Мы бросили работу и стали наблюдать неожиданное зрелище.
Между тем тюлени-самцы бились не на живот, а на смерть. Закинувши голову вверх, разинув рты, они с криком бросались друг на друга, ревели, свистели, раздувались от ярости и ударяли друг друга зубами раскрытого рта.
Результаты боя сказывались довольно быстро. Победители оставались первыми у береговой линии, а побежденные образовывали вторую линию позади их. Но не успели все они усесться на своих местах, как подплыла новая партия бойцов.
Снова — рев, крики и борьба.
Эта история тянулась целый день и успела надоесть нам. Мы продолжали работать, не обращая внимания на кровавые поединки, только время от времени посматривая на одного старого матерого тюленя, занявшего позицию у большого камня на самом краю берега. Он занял это место первым и вышел победителем из пятидесяти или шестидесяти отчаянных драк с другими тюленями.
Когда приблизительно недели через две все бойцы разместились и угомонились и смолк рев и шум борьбы, мы видели этого самца, покрытого ранами, ободранного и окровавленного, с выбитым глазом, но храбро оберегающего свою семью из пятнадцати самок на том же самом месте, какое он занял в первый день.
Это было как раз вскоре после прибытия самок, которые подплывают тогда, когда самцы поделят между собой места на суше. С их прибытием стихший было бой разгорается снова. Самцы, стоящие в первом ряду к воде, идут к ним навстречу, сначала приветствуют и ласкают их, но потом довольно грубо и бесцеремонно гонят на берег и загоняют на занятое ими место.
Самцы из задних рядов наблюдают за происходящим, и стоит только первому ряду зазеваться, как они бросаются на самок и стараются перетащить их на свой участок. Вот тут и закипают/ новые бои. Самку тянут во все концы, и судьбу ее обыкновенно решает наиболее сильный воин. Он хватает ее зубами за шиворот, поднимает над головой и переносит и себе…
Возня и суматоха эта тянется до тех пор, пока большая часть не обзаведется самками. С этого момента каждый глава образовавшейся семьи держит своих жен в ежовых рукавицах, охраняя их в то же время с героическим самопожертвованием.
Желая испытать мужество этих безобидных животных, мы подошли вплотную к одному семейству. Мы шумели, кричали, толкали самца прикладами ружей и даже стреляли в воздух над его головой. Он кидался вправо, влево, хватал самок, пытавшихся в испуге бежать, и водворял их на прежнее место. Потом снова обращался лицом к нам.
Вытянувшись во всю свою вышину, он с вызовом глядел нам прямо в глаза, немилосердно ревел и плевался, готовый вступить в смертный бой.
Нам стало стыдно продолжать эту забаву, и мы к великому торжеству тюленя отступили, оставив его в покое.
На меня этот случай произвел сильное впечатление, и я впервые ясно и отчетливо осознал две силы: голод и любовь. Эти силы двигают все живое, и во имя их совершаются все труды и подвиги. Только у человека есть еще голод знания и любовь к идее, которые заставляют людей становиться выше этих двух изначальных сил.
XII
По окончании пристроек к двору, когда там, на южных тундрах, наступил комариный период, мы решили лететь за ягодными кустами для парников.
Помню, мы устроили день отдыха накануне полета, и все, в полном сборе, обедали за общим столом. Вдруг вбежал мой братишка Петя, взволнованный и запыхавшийся.
— Они цветут, — выкрикивал он, — они цветут! Мы бросили обед и все устремились к огороду и саду.
Прежде всего бросились в глаза пунцовый и белый мак и сочно-зеленые плети гороха, обвившие колышки, и беленькие цветочки, похожие на паруса, которые скромно и красиво выглядывали из вьющейся зелени. Потом мы почувствовали слегка приторный, но замечательно приятный запах.
— Резеда, резеда! — воскликнул Лазарев, и мы все столпились у стелющейся зелени с пышными кистями зеленоватых мелких цветов с коричневыми волосками в середине.
Это от них шел такой чудесный запах.
— Резеда за полярным кругом, — говорил Орлов, — это чудо, и мы — творцы этого чуда!
Шутя, смеясь и радуясь, мы обходили все грядки. Я был растроган этими хрупкими пришельцами из другого мира, и с удивлением смотрел, как за короткий сравнительно период подсолнухи выгнали толстые стволы выше человеческого роста и раскинули широкие, листья. На вершинах их стволов красовались зеленые диски, величиной с тарелки, уже подергиваясь легкой позолотой. Скоро они должны были распуститься, как бы изображая солнце с лучами по сторонам. Это были гиганты в сравнении с растениями тундры.
Но больше всего нас радовали частые тонкие зеленоватые стебли пшеницы, качавшие зеленые колосья. Мы чуть не час стояли перед этим самым большим участком и с надеждой смотрели на стройные ряды скромных и невзрачных растений.
— Наш хлеб, — прошептал кто-то, и мы начали считать число колосьев.
Всего оказалось сто пятьдесят кустов пшеницы, при чем из каждого куста вытянулось по два, по три и даже по пяти стеблей с колосьями. После долгих подсчетов мы окончательно установили, что у нас пятьсот колосьев. Считая в каждом колосе в среднем двадцать четыре зерна, мы определили будущий зерновой запас в двенадцать тысяч зерен.
Не менее надежд вызывали у старших гречиха и горох. Ползучие плети тыквы и огурцов меня мало тронули, так как я тогда не представлял огромных желто-красноватых тыкв и всем теперь известных огурцов. Еще менее заинтересовали меня побеги вишен и ореха. Эти малыши еще не скоро проявили себя, и только через четыре года мысмогли собрать с них первые плоды.
После обеда мы весь день провели в огороде, радостные и веселые, пели гимны, шутили, только старик Барни был вначале немного надут. За последнюю неделю oн никого не допускал в огород, подготовляя эффект. Он ждал, когда зацветет резеда, чтобы устроить нам торжественный прием в своих владениях. Петя, заглянувший сегодня совсем случайно в огород, разбил все его планы.
В виде искупления невольной вины мы придумали для него целую церемонию веселых поздравлений. Все шло хорошо, но когда Соня сделала вид, что хочет сорвать мак и поднести старику, тот не на шутку вспылил и заговорил о варварстве.
Но, поняв, что над ним смеются, сам расхохотался:
— Я, как наседка, берегу своих цыплят, — бормотал он сквозь смех, — могу заклевать и глаза выцарапать!..
XIII
В это радостное время у нас произошло ужасное несчастье. Мы были все в сборе, любуясь своим огородом. Незаходящее солнце выливало на нас сквозь открытые рамы двора целые потоки света. День был такой радостный и сияющий, что развеселил даже угрюмого Лазарева, не говоря уже о других. Отец тоже весело шутил и смеялся, забыл грусть, которая за последнее время все чаще и чаще омрачала его лицо.
Отец, между прочим, сообщил нам интересное наблюдение, связанное с нашим северным
