купленную им палатку-шатер, чем осложнил работу не только шпионам-флорокрадам, но и своему брату. Бегонии попрятались, и человек непосвященный никогда бы их не нашел. Впрочем, фермеру скоро надоел дискомфорт. Ни одного шпиона замечено не было, а Шеннон убедил брата, что эти растения отростками не размножаются, а как размножаются — он пока не знает и не узнает, если Бари так и будет сидеть на поле, распугивая бегонии. Так что, свернув временный лагерь, Бари удовлетворился тем, что натыкал по периметру грозных табличек с надписью: «Мины!»

* * *

Знойное лето уступило теплой осени, которую в свою очередь сменила прохладная зима. Бегонии сначала пожухли, затем и вовсе зарылись под землю. Изучать стало нечего, и Шеннон перешел от ботанических опытов к историческим изысканиям. Он упорно развивал, казавшуюся Бари бредовой, а Патриции — богохульной, идею эволюционного развития у растений ряда чувств и даже некоего примитивного разума. Что доказывал своими наблюдениями. А так как эволюция за один день и даже за год не происходит, он стал искать заметки исследователей, столкнувшихся с необычным поведением растений. И нашел.

Двадцать лет назад группа чилийских альпинистов, штурмуя Анды на перевале, потеряла в расщелине двух людей и большую часть своих запасов пищи. Незадачливые скалолазы уже были готовы встретить голодную смерть, но на следующий день их лагерь оказался окружен вьюном, взявшимся, казалось, из ниоткуда. Растение было просто усыпано крупными и питательными ягодами, запасов которых альпинистам хватило, чтобы благополучно вернуться в Чили. Прибывшие по их наводке исследователи не обнаружили ничего, кроме изрезанного расщелинами каменистого плато, где почти ничего не росло.

Это был самый яркий пример. Были и другие свидетельства. Но в основном о странных растениях, то цветущих, то плодоносящих, а то голых и пожухших, упоминалось в дневниках путешественников вскользь, между прочим. Такие упоминания встречались в Перу, Аргентине, Чили, Мексике, США и даже на Кубе в течение ближайших сорока лет. Собрав все сведения, Шеннон окончательно уверился в своей правоте, но так и не смог убедить ни своих родственников — разумеется, кроме Люси, которая и не сомневалась — ни ученый совет, возглавляемый консервативным профессором Дулфи. Последний только воспользовался новым поводом высмеять Шеннона и напомнить, что вот за такие безумные идеи он и был, по его словам, «изгнан из института».

Расстроенный вольный ученый послал пакет документов во всемирную академию наук, но ответа так и не дождался и решил, что его проигнорировали, захандрил и стал почти каждый день ездить в «Соло» топить печаль в выпивке. На самом же деле его послание сначала застряло в пыльной массе неразобранной почты, потом и вовсе затерялось в невероятном лабиринте старой как мир бюрократии.

* * *

С приходом весны зеленые стебли повылезали из земли и печаль Шеннона как рукой сняло. Он снова поселился на поле. Однажды принеся Шеннону еду, Патриция увидела, как он сидит на зеленом ковре, гладит стебли и разговаривает с ними. Она решила, что ее деверь спятил окончательно, хотя и раньше был не в своем уме.

Через несколько дней у Патриции началась мигрень. Не то, чтобы очень сильная, но маленькое противное сверло превратило ее жизнь в вялотекущий беспокойный кошмар. Она подумала, что это наказание за дурные мысли о Шенноне и пыталась замолить грехи. Когда это не помогло, ей пришлось просить мужа отвезти ее к доктору, что Бари и сделал с охотой, потому что никогда не упускал возможности заглянуть в «Соло».

Но ему не суждено было в этот день пропустить стаканчик. При входе в клинику в глаза ему бросилась клумба, поросшая лианами. А на лианах — гроздья белых цветов, так похожих на бегонии. Бегонии, которые он так тщательно охранял и на плодах которых собирался заработать! Взбешенный Бари ворвался в клинику и обрушил свой гнев на первого, кто попался под руку. Этим несчастным оказался доктор Малоу.

Сломав предполагаемому шпиону ребро и выбив два зуба, а также бесчисленное множество раз назвав доктора вором в грубой форме, Бари отправился за решетку, а ничего не понимающий Малоу превратился из доктора Ративильской клиники в ее же пациента.

Позже выяснилось, что бегонии теперь цветут по всему городу, и монополии «Красного дола» на рынке новых ягод пришел конец.

Бари выпустили через две недели и обязали возместить доктору Малоу материальный и моральный ущерб. Впрочем, от моральных претензий бескорыстный доктор отказался. А когда Бари выпустили, лианы оплетшие решетки на окнах домов провисали под тяжестью крупных ягод. И мальчишки с удовольствием освобождали растения от ноши, едва плоды успевали порозоветь. А ягодными косточками было так здорово стрелять из рогатки по голубям.

Вскоре Шеннон пролил свет на столь быстрое распространение бегоний. Он понял это как только принес партию свежих ягод в свою «полевую лабораторию» на анализ. Палатка исчезла. На ее месте стоял живой холм из сплетенных лиан. Шеннон тут же вспомнил про первые косточки этого растения, которые он бросил рядом. Оказалось, что косточки бегоний, попав в землю дают жизнь новому растению без предварительного проращивания. Они крайне неприхотливы и могут прорости хоть под проливными дождями, хоть вообще без воды. Таким образом, выбрасывая косточки в цветочную клумбу, жители города посеяли сотни новых бегоний.

Более того, изучая косточки, Шеннон обнаружил в них еще больше полезных веществ, чем в самих ягодах, в том числе и весьма редких. Разумеется, никто не стал бы грызть косточки даже для большой пользы, и экспериментатор стал отваривать их и настаивать на спирту, пробуя разные температуры и сроки, пока не получил настойку наилучшего качества.

Поскольку лаборатория Шеннона полностью заросла, ему приходилось экспериментировать в доме, что и сыграло свою роковую роль.

Мигрень Патриции все не утихала. Лекарства не помогали, и Бари посоветовал ей напиться. Патриция, конечно, возмутилась, но мысль о выпивке отложилась у нее в голове на самый крайний случай, который вскоре и наступил. Совсем измотанная непрекращающейся болью, Патриция шаталась по дому как привидение, в поисках мужней заначки. Его самого, конечно не было. Он уехал в город, как он сам выразился, «исследовать рынок», а конкретно — узнать, сколько можно будет взять за ягоды в условиях появившейся конкуренции. И Патриция нашла… настойку Шеннона, спрятанную за башней тарелок в шкафчике с набором праздничной посуды, не выставлявшейся на стол со дня избрания конклавом нового папы.

Патриция пригубила немного и поморщилась. Но все же заставила себя выпить полстакана обжигающей горло жидкости, почему-то источающей аромат бегоний. А через час случилось чудо. Боль ушла куда-то вглубь головы и затаилась там, напоминая о себе лишь легким раздражением и головокружением. Патриция воздала хвалу Богу и оставила пузырек при себе на случай возвращения мигрени.

Проснувшись на следующее утро, Патриция поняла, что боли больше нет, и откуда-то появилась странная уверенность, что она никогда не вернется. А спустя еще несколько дней стали заметны и другие эффекты. На лбу и возле носа Патриции разгладились наметившиеся морщины, кожа порозовела, волосы заблестели, ногти перестали шелушиться, поднялось настроение. Патриция стала петь во весь голос, занимаясь сбором ягод, принимая душ или просто так без видимой причины. Даже Бари, ходивший в последнее время хмурый как туча, не довольный обстановкой на ягодном рынке, подметил эти перемены в жене и несколько повеселел.

Разумеется, Патриция связывала происходящее не с настойкой, о которой уже забыла, а с милостью Создателя, наградившего ее за праведный образ жизни. Она не вспомнила о настойке и тогда, когда Шеннон перерыл все шкафы в поисках чего-то, о чем не хотел распространяться, пока не закончит исследования. Пребывая в приподнятом настроении, Патриция настояла на проведении в доме вечеринки, куда будут приглашены все их давно не виденные друзья. И Бари согласился.

На вечеринку приехали: Рыжий Морган с супругой Флер, шериф Стилан, не смыкающий глаз блюститель закона, однорукий бармен Боб Бакет, отец Рейман, к которому Патриция ездила на исповедь раз в месяц, ее подруги Диана и Ора и частый собутыльник Бари, профессор Дик Дулфи.

Вечер удался на славу. Были танцы под хрипящую музыку, льющуюся из старой радиолы. Потом Боб Бакет нашел старое пианино, к которому никто не прикасался со времен ныне покойной матери Бари. Боб

Вы читаете Голос бегоний
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату