Как всегда происходит, мнения разделились, а это предвестие доброго мордобоя. Страсти накалились, но тут с немалой сноровкой, что говорило о большой практике старослужащего, на тумбе появился матрос и, сжимая в крепкой ладони бескозырку, стал размахивать рукою, словно грозя засевшим в Смольном большевикам.
— Я с «Петропавловска», и так скажу, братишки! С царем будет советская власть, либо без царя, потом посмотрим. Если Михаил оправдает надежды, то примем его. Вот только коммунисты ни царю, ни советской власти никак не нужны — вражины они, много народной кровушки пролили!
— Гады!
— Собрать в мешок да утопить!
— И Ленина их, картавого…
— Тихо вы, дайте досказать, — матрос драл горло как боцман к побудке в старое время. — Нечего нам болтать, дело нужно вершить! Власть выборным дадим, от каждого корабля, это раз!
— Верно, — поддержали многие голоса, а матрос продолжил, уверенно взмахнув рукою.
— Всех коммунистов, комиссаров, чекистов, трибунальцев и прочих судить нужно, а пока под стражу взять, да посадить, да хоть в погреба «Павла», там все равно снарядов нет, или в форт. Пусть охолонятся да подумают, как грехи свои замолить! Это два! И незачем самосуд вершить, мы не комиссары, чтоб по оговору кровь лить…
— Верно!
— Гы…
— Да тихо вы!
— В Питере народ наш стреляют всякие латыши и китайцы! А мы здесь сидим на что?! Вывести корабли в Неву, те, кто ход дать сможет, да залупить из главного калибра по Смольному, чтоб по кирпичику распался! Нечего нам сидеть, к бою готовиться нужно, пока наших братьев не перебили!
Выкрикнув последние слова, матрос спрыгнул с тумбы, на которую тут же влез солдат в большой, не по росту, гимнастерке и помятой фуражке. По толпе тут же прошли смешки.
— Братцы! — громко крикнул солдат, и матросы засмеялись, посыпались комментарии — «пехтуру сразу видно, у них все братцы, это только матросы братишки». Но перебивать оратора не стали.
— Я из форта «Серая лошадь». Мы давно готовы восстать, и другие форты ждут. Высаживайте десант немедленно, а то коммунисты опомнятся и нас всех перебьют.
Площадь снова взорвалась, забурлила, вот только уже явственно чувствовалась чья-то направляющая воля, ибо матросы стали организованно сбиваться и чего-то ожидать.
Они хорошо знали, что смогут противопоставить петроградским большевикам — два линкора, крейсер, несколько эсминцев и с десяток мелких кораблей представляли собою грозную силу.
— Матросы!
Площадь невольно ахнула, глядя, как на тумбе встал во весь рост моряк в черном кителе, но с золотыми погонами на плечах. И не простой офицер, целый адмирал с тремя черными орлами.
— Те, кто меня помнит по Минной дивизии, знают, что я ставил с вами банки у Мемеля, мы вместе ходили в торпедные атаки, мы глотали соленые воды Балтики! Вы мои боевые товарищи, много раз смотревшие в глаза смерти. Я адмирал Колчак…
— Кута итете?! Фы фраги мирофой рефолюции!
С сильным акцентом произнес латышский командир в суконной гимнастерке, уверенно выйдя на брусчатку перед тысячной колонной рабочих Охтенской пороховой фабрики.
Уверенно так вышел «интернационалист», чувствуя за собою немаленькую силу в виде бронеавтомобиля «Остин» с двумя пулеметными башнями и полуроты «латышей». В них стали зачислять уже всех иностранцев от венгров до китайцев, ибо настоящих ландскнехтов революции к этому времени сильно повыбили.
— Стоять, сукины тети!
Латыш выкрикнул и тут же на пулеметном рыльце «максима» заплясал огонек, пули выбили брусчатку прямо перед ногами валящей вперед толпы — закричали раненые, на секунду воцарилась тишина. И неожиданно раздался глухой рык доведенных до отчаяния людей.
— Твари!
— По что народ тираните?!
— Суки красные!
— Мы за советскую власть!
Но свист пуль сделал свое дело — толпа остановилась, да и задние ряды перестали напирать. Не стойкие духом рабочие по одному, потом и кучками стали разбегаться по подворотням, но оставшиеся, а их было во много раз больше, продолжали глухо роптать.
Но все прекрасно понимали, что ничего не выйдет. Коммунисты успели подготовиться — мосты или развели, или поставили на них пулеметы, все главные пути в центр города перекрыли надежными заслонами, кое-где уже была слышна стрельба, злая, но короткая. А это говорило о том, что в других местах уже силою разогнали бунтующий пролетариат.
Здесь будет то же самое — справа темная свинцовая гладь Невы, по которой белыми одинокими островками идут льдины, справа вытянулись дома с предупредительно запертыми дверями парадных. Если начнут палить из пулеметов, то выкосят всех разом.
Так что остается только возвращаться на завод, который моментально окружат преданные большевикам части, а затем проведут «фильтрацию», на предмет выявления «контрреволюционеров» со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Кого поставят к стенке, остальных мобилизуют, ибо Западный фронт, откатывавшийся под ударами рейхсвера к Эльбе, требовал боеприпасов в огромном количестве. А без пороха патронов не бывает…
— Пропускай к Смольному!
— Давай Зиновьева-жида, мы с ним по-рабочему говорить будем!
— Хватит коммунистам от лица советской власти говорить! Пусть народ сам свою волю вершит!
Пролетарии глухо роптали, уходить как побитые собаки с поджатыми хвостами мастеровые не желали из-за гордости и отчаяния перед неизбежной расправой. Все понимали, что вместе они сила, а поодиночке заводчан передушат как курей.
— Всем неметленно ухотить! Или мы путем стрелять!
Комиссары уже давно не уговаривали рабочих не поддаваться на агитацию приспешников мирового империализма, кому ж охота вдругорядь битым быть.
Потому говорил только латыш, с этими никак не поспоришь, лить кровь они мастера, причешут всех из пулемета и не поморщатся, даже улыбок не будет.
Все прекрасно знали, что жалости никому не будет. Наемники относились к карательным акциям как к нужной и неизбежной работе, выполнил которую и забыл.
— Считаю до трех, потом путем стрелять!
Голос латыша был полон спокойной и деловитой жестокости, угроза была настолько явственной, что рабочие попятились. Но задние ряды опять начали напирать на передних, а потому образовалась толчея. От «латышей» фабричных отделяло метров пятьдесят, вроде рядом почти, но не пройти их под стальным ливнем, даже если разом броситься.
— Раз!
Какие тут шутки — первые ряды охтенцев дружно попятились, только отступать было некуда. Навалившийся страх сковал мышцы, хриплая ругань сама вырывалась из глотки.
— Тва!
С той же холодной жестокостью произнес латыш и поднял руку, вот только отсчет доводить не стал, а с удивлением посмотрел на Неву.
Там, вниз по течению, прямо к ним надвигался военный корабль, ловко обходя плывущие большие льдины и обгоняя их.
