интересны последствия ваших манипуляций, – резко сказал Связист.
– Постойте, – прищурился Ломакин. – Вы же один из тех солдат, что погибли при нападении бандитов на поезд.
– Да, профессор. И должен вам сказать, что это очень больно: умирать и общаться с мертвыми. Но теперь, когда мы знаем, кто заказал нападение на бронепоезд, я рассчитываю, что преступники понесут заслуженное наказание.
– Вы заблуждаетесь, – мягко сказал Ломакин. – И я это вам сейчас докажу.
Он запустил руку под куртку и вытащил пистолет с толстой рукояткой, внутри которой угадывался двойной магазин. В полной тишине было отчетливо слышно, как щелкнул предохранитель.
– Феоктист Борисович, – спросил пораженный Кудыкин, – зачем вам пистолет? Вы что, умеете стрелять?
– О, вы оказывается не знаете, кого столько времени возили на своем поезде, – сказал Версоцкий. – Господин Ломакин был чемпионом курса по пулевой стрельбе из пистолета.
– Осмелюсь добавить, – весело подхватил Ломакин, – «по движущимся мишеням». Это важно, господа, для понимания бесперспективности героических прыжков в мою сторону.
– Я что-то не пойму: кто из них плохой? – задумчиво спросил из своего угла наемник.
Все посмотрели на него, но никто ничего в ответ не сказал.
– Феоктист Борисович, – мягко сказал Кудыкин. – А чего дальше-то? Будешь с пистолетом нас караулить, пока мы не превратимся в мумии? Или закроешься в своем курятнике и умрешь с голоду?
– Нет, – пожал плечами Ломакин. – Я не желаю ничьей смерти. Просто закончу эксперимент, ради которого все и было затеяно. А потом добровольно сложу оружие. И тогда никто не пострадает, обещаю.
– Разве что, вся Зона, – добавил Версоцкий, вольно разваливаясь в кресле.
– Глупости, – быстро сказал Ломакин. – Я уже сделал три коротких включения, но критических последствий, которые ты так любил предсказывать, не наблюдал. И первое включение было в день нашего приезда сюда. Я очень испугался бандитского паровоза с пушкой и включил установку, чтобы воздействовать на него. Но ничего не случилось! Наружные камеры зафиксировали кратковременное свечение, датчики показали вибрацию. Ну, серебристый туман – как остаточное явление в тех местах, где возникали случайные темпоральные пробои. Неизбежное зло из-за помех. Так вот, не было ничего. Никаких последствий я не наблюдаю уже несколько суток.
– Зато мы наблюдали! – неожиданно закричал на него Версоцкий. – На своей шкуре! Не веришь – вон, Ерохина спроси!
– Чепуха, – резко сказал Ломакин. – Я своим наблюдениям верю больше, чем какому-то там Ерохину.
– Где установка? – спросил Версоцкий. – Сейчас-то ты можешь это сказать?
– А вон там, в моем вагоне-лаборатории, – легко ответил Ломакин.
– Она бы не поместилась!
– Твоя бы – да, не поместилась, – согласился Ломакин. – Но после того, как ты все уничтожил и забрался в зону действия установки, чтобы ускорить свои мутации, а потом исчез, мне пришлось начинать все сначала. С нуля! И моя установка намного компактнее твоей. И энергии требует на порядок меньше. Нужны определенные аномалии для фокусировки полевых взаимодействий, но здесь их просто изобилие. Поэтому сегодня я проведу исторический эксперимент!
– Вот как, – медленно сказал Версоцкий. – Значит, я должен сделать все, чтобы остановить тебя.
– Сделай, – пожал плечами Ломакин, но пистолет в его руке даже не дрогнул. – Полковник Кудыкин, будьте любезны, включите свою рацию, вызовите вагон-лабораторию и скажите, что можно начинать.
– Зюзя, мы должны остановить плохого дядю, – сказал Версоцкий, поворачивая голову к сумасшедшему сталкеру.
– Ы-а-а-ы, – сказал Зюзя, вращая глазами и морща лоб.
Версоцкий нахмурился, а Ломакин засмеялся, и Связисту стало вдруг как-то очень пронзительно
