– Ты что же это творишь, девонька! – возмущенно заверещал Тиша, выбираясь из-под меня, но тут до него дошло, что не все в порядке, и он глухо позвал: – Олья!
– Ну как тут у вас? – Ундина прибежала через минуту, оглядела нас синими глазами, цвет которых менялся от ее настроения, и шмыгнула ко мне: – На что обижаешься?
– Посмотри, пожалуйста, что у него с рукой, – подчеркнуто вежливо попросила я, не глядя на подозрительно молчаливого Дэса, хотя меня снова кольнула глухая боль – по-видимому, кто-то из нас нечаянно задел рану. – А мы с Тишей начнем ваших родичей перемещать.
Слезла с постели и решительно потопала к двери. Приводить толпу леших в свою спальню мне как-то совершенно не улыбалось.
– Таресса! – укоризненно воззвал муж, но я упрямо выпрямила спину и не стала оборачиваться.
Слишком уж однозначно действует на меня его взгляд, и тепло улыбки, и нежность ладоней, и эта просительная укоризна в голосе… А может, оглянуться?
Нет. Пусть на себе прочувствует, каково это – сидеть в безопасности, когда любимый у тебя на глазах уходит на передний край, и ты, вместо того чтобы думать, как помочь, защитить его, должна сидеть и ждать. А потом кто-то падает, и вместе с ним срывается в пропасть сердце. Но даже вскрикнуть нельзя, и приходится собрать всю силу воли, задавить в себе рвущийся изнутри крик и думать только о том, что ты моложе, неопытнее и бестолковее всех этих крутых мужчин, и потому не должна помешать им ни вскриком, ни всплеском эмоций. Хотя вот не верится мне, что он не почувствовал моей тревоги. Я же почувствовала его боль?
Как интересно! А почему я ее чувствовала всего секунду, а потом перестала? И вообще не ощущала ничего другого – ни волнения, ни азарта боя, ни страха за детей. Черт. Ну уж нет, партизан, так мы не договаривались! И значит, правильно, что я не оглянулась.
– Таресса, ну и куда ты пошла? – Вот и леший уже права качать начинает, ему-то чего не хватает?
– В сад, разумеется, – насмешливо ответила я. – Не в свой же дом мне пускать толпу твоих родичей?
– Какая там толпа, – безрадостно фыркнул он, – только в самых чащах и остались необращенные. Темные обожают, чтобы в их садах все росло само собой и никто не мешался под ногами. Вот и повылавливали нашего брата в ближних от Саргаша лесах.
Но я все равно ушла в сад, уселась поудобнее, привычно вызвала сферу.
– Куда открывать?
– На ту хижину, где вы сначала жили, от нее поведу, там недалеко мой брат хозяйничает, – серьезно объяснил Тиша, поглядывая на меня с задумчивой настороженностью, и неожиданно осторожно попросил: – Ты только того… особо не бушуй, а?
– Тиша! – направляя экран на хижину, возмутилась я. – Вот ты со мной рядом сколько времени прожил? И что, много я бушевала?
– Дак то совсем другое дело, – загадочно хмыкнул он. – Мы хоть тебе и не чужие, но на нас ты всерьез обижаться не будешь. Обида, она стократ больнее от тех, кто роднее.
– Поняла уже, не дурочка, – хотела добавить, что хорошо бы не только я поняла, но слова просто застряли в горле.
Возле так хорошо знакомой мне хижины, подправленной Найком и накрытой лешим непромокаемой крышей из камыша и мха, виднелись на первом, робком снежку чьи-то следы. А из выведенной в сторону оврага трубы струился едва заметный теплый дымок.
Так это же небось он, человек с топором, вернулся! Так живо мне сразу представилось, как, сбежав от ненавистного темного господина, голодный и полураздетый, пробирался он по обочинам дорог, выходил ночами на околицу деревни и воровал в погребах или буртах морковь и репу – основные овощи этого мира.
– Тиша, видишь, тот маг возвратился! – Я повернула экран к хижине, но леший мохнатым мешком повис на моей руке.
– Опомнись, глупая! От темных сбежать невозможно!
– Но он же не простой человек! Он одаренный! Может, знал какую-нибудь хитрость или у темных амулет какой украл. – Мне вспомнились паладины, сбежавшие с помощью украденных кристаллов.
– Тогда бы они тем более за ним погнались. Темные никого не выпускают и никого не прощают, – тихо сказал за спиной голос Дэса, и на мое плечо легла его ладонь.
Одна ладонь, автоматически отметила я, прислушиваясь к эмоциям мужа. Ох, и чего только в них не намешано! Даже разобраться трудно – я же не ментал.
Черт, как все сложно-то с этой семейной жизнью! Казалось бы, вроде все просто – он меня любит, я его люблю, дом есть, и не один, деньги тоже есть… вроде. Как-то я пока не дошла до вопроса о том, сколько мне платят в ковене. И платят ли вообще?
Но это сейчас неважно. Важнее понять самой и доходчиво объяснить ему, что так больно затронуло душу. Ведь обижать меня он не собирался? Да нет, это и ежу понятно. И вообще он раненый…
– Тиша, стул Дэсу принеси, – попросила я ровным голосом, и ладонь на плече дрогнула.
– Тесса…
– Здесь же нет необходимости стоять? – пожала я плечами, не желая начинать разборки при лешем, он и так себе чего-то напридумывал.
Сферу я все это время от хижины не уводила, кружила медленно вокруг, пытаясь понять, что такого ужасного может сделать нам этот отшельник, если мы на него посмотрим, не открывая заслона? Ведь мы в другом мире и совершенно недоступны его заклинаниям или оружию.
– Темные потому и зовут себя такими, – неслышно вздохнул Дэс, садясь на стул, – что не признают никаких человеческих правил. Я не хочу тебе рассказывать подробности – ты такая впечатлительная, потом будешь представлять себе всякие ужасы, – но для них нет слова «нельзя». Есть только их собственные желания. А почему он тут?.. Скорее всего, магистры уже проследили, по остаткам сгоревших в донжоне вещей, твой путь в этом мире. Я и представить пока не могу, какую подлость они задумали, посылая его сюда, могу лишь предположить, что этот сюрприз, приготовленный лично тебе, вовсе не единственный. Ну а после сегодняшнего спасения белых дев можно сказать с уверенностью, далеко не последний.
– Я, конечно, ничего не понимаю в магии, и кто только не колол мне этим глаза, хотя учителей и напарников у меня было столько, что можно академию открывать. Но понять, что он не может меня достать, если я в другом мире, даже мне под силу, – огрызнулась я, вполне признавая справедливость некоторых его слов, и сердито позвала Тишу: – Показывай, где твой брат!
– Я могу привести самый безобидный пример. Ты же захочешь узнать, что он тут делает? Так вот, почувствовав с помощью артефакта поблизости сферу или услышав твой голос, темный сразу достает… ну, к примеру, бездомного котенка. Заметь, не старичка и не девушку, просто котенка. И начинает издеваться – жестоко, как только темные умеют. Ты выдержишь? Не откроешь окно, не попытаешься выхватить несчастное животное? Просто закроешь сферу и уйдешь?
А если это будет девушка? Ребенок? Таресса, пойми, темные тебя уже изучают и наверняка поняли – ты не можешь пройти мимо такой жестокости. Но едва ты прикоснешься к жертве, или кто-нибудь другой по твоей просьбе прикоснется, – котенок превратится в монстра. Или взорвется пучком проклятий, это любимое оружие темных. Почему нам так трудно с ними сражаться? Да потому что они учат самые изуверские и самые болезненные боевые заклинания. Для них в любом бою главное – уничтожить врага. Пленных они не берут, сдавшихся не щадят.
Ты видела, как сегодня бились белые девы? Из последних сил, и все же они проиграли двум магистрам и отряду младших магов. Потому что проклятийник бросил высасывающее жизнь проклятие, и они сражались не с магистром, а с заклинанием, пытаясь удержать на грани маленьких детей – для них такие проклятия смертельны.
– Вы меня обманули – ты и Сегордс, – с горечью констатировала я, вспоминая виденную сквозь дверь картину боя и припоминая ускользнувшие в суматохе детали. – Это ведь не он там упал. Я сейчас четко вспомнила, что видела, как он нес мага. Это был Тер, да? Ну вот и скажи теперь, любимый, как мне тебе доверять? Почему нельзя было мне просто сказать, что он ранен? Дэс?! Посмотри мне в глаза! Что с Терезисом?
Он молчал целую минуту – долгую, нескончаемую минуту, по привычке опустив голову и спрятав глаза.
