Долгое время никто не задумывался над тем, кто же финансирует троих добродетелей, их руки всегда были чисты. И, в действительности, это так! Никто не знает, и по сей день, откуда «раввин», «имам» и «священник», брали деньги на содержание приюта. Но я лукавлю… кажется, один человек может знать — Эдван. Во всяком случае, не смотря на сытость, он принялся задавать вопросы и перестал рисовать. Друг не называл его имени, спустя годы, я сопоставляю сам. Он рассказывал о человеке, выросшем в приюте, игравшем в вопрос-ответ, при котором на стенах прекратили рисовать дети, но принялись писать взрослые. Его цели были совсем другими. В приют начали пускать всех без разбору: и детей, и взрослых, что раньше было недопустимо. Каждый, был вынужден платить за койку и следовать уставу. Многие жильцы рассчитывали на работу и получали ее, но после, так и не могли ответить на вопрос, что же наниматель, Эдван, от них требует.
Их зовут раввин, имам и священник. Так их Эдван назвал перед тем, как выставить за дверь. Теперь у входа в приют висит табличка: «Ошибки» — их три. 1) Своенравные, 2) Хреновы идеалисты, 3) Думают о будущем.
- Это вы построили приют? — спрашиваю.
Боязливо, едва заметно, кивают.
- Нравится жить на улице? — спрашиваю.
Отрицательно кивают. Шеи хрустят.
- Что произошло? — спрашиваю.
- Смена власти, — высокий, раввин, морщит лоб. — Мы больше не можем там появляться, и нам не следует говорить об этом. Это часть соглашения.
- А иначе? — спрашиваю.
- А ты как думаешь? — тот, что с ножом, имам, ухмыляется.
- Не возвращайся в Крит, — священник, тот, что с палкой, предостерегает.
- Кто он такой, этот Эдван? Что это за Крит? — я спрашиваю.
Они, в ужасе, отвернулись от меня и встали вокруг горящего бака, стыдливо опустив головы ниц. Их страх гарцует по кварталу, нож и палка спрятаны, а взоры прогрызают асфальт. Я пялюсь высокому в затылок и вспоминаю, что ни разу не навестил Друга в приюте, мой брат навещал часто, но не я, моим приютом был белый цвет. Троица не хочет говорить: стоят у бака и дрожат. Значит, спрошу у тех, что внутри, может там не давятся трусостью на ужин?!
Я лбом уперся в табличку «Ошибки», на здании из бежевого, с пятнами старости, кирпича. Без лишних вопросов, меня пускают внутрь и с силой захлопывают дверь… Меня оглушили прямо на пороге: помню лишь, что стены были чистыми, ни одного рисунка, а вокруг одни старики и ни звука детского смеха. В этот момент я погрузился в прошлое:
