Или что-то в том же роде. Красота вселенной не в рисунке звезд, а в музыке, порождаемой человеческим сознанием, людскими голосами и руками. Лютни, синтезированные специалистами на особой машине, и голос Фокс – вот что мне нужно, чтоб никогда не унывать. Чудесная работа: записывать такое, транслировать – и получать за это деньги.
– Это Фокс, – сказала Линда Фокс.
Макуэйн переключил видеосистему на голографический режим, и в помещении возник куб, из которого ему улыбалась Линда. Тем временем бобины с бешеной скоростью вращались, переводя час за часом трансляции в его владение.
– Теперь вы с Линдой Фокс, – продолжила она, – а Линда Фокс с вами.
Она пронзила его жестким, ясным взглядом. Ромбовидное лицо – дикое и мудрое, дикое и такое настоящее; да, с тобою говорит Линда Фокс. Макуэйн улыбнулся в ответ и произнес:
– Здравствуй, Фокс.
Немного позднее он позвонил больной соседке. Та не отвечала невероятно долго, и он думал, глядя на регистратор пульта: может, кончилась уже? Или эвакуировали принудительно?
По микроэкрану бежала пестрая зыбь – одни помехи и никакого сигнала. А потом появилась она.
– Я вас разбудил? – спросил он.
Девушка казалась заторможенной, апатичной. Может, под таблетками, подумал Макуэйн.
– Нет. Я дырявила себе задницу.
– Что? – оторопел он.
– Химиотерапия, – пояснила Райбис. – Дела у меня так себе.
– Я только что записал потрясающий концерт Линды Фокс, буду транслировать его несколько дней. Он вам поднимет настроение.
– Как жаль, что мы застряли в этих куполах. А то могли бы ходить друг к другу в гости. У меня только что был доставщик. Как раз принес медикаменты. Вообще-то помогают, но меня из-за них рвет.
Зря я позвонил, подумал Макуэйн.
– А вы не могли бы меня навестить? – спросила Райбис.
– У меня совсем нет воздуха для скафандра.
– Так у меня есть, – сказала она.
Макуэйн запаниковал.
– Но вы ведь больны…
– До вашего купола как-нибудь дотяну.
– А как же ваша станция? Вдруг в это время начнет поступать…
– Возьму с собой сигнализатор.
Наконец он выговорил:
– Хорошо.
– Мне очень нужно с кем-то побыть, хотя бы немного. Доставщик всегда остается на полчаса, дольше ему нельзя. Знаете, что? он мне сказал? На CY30 VI сейчас вспышка какой-то формы бокового амиотрофического склероза. Не иначе как вирус. У меня тоже что-то вирусное. Господи, не хотела бы я словить боковой амиотрофический. У меня скорее марианский тип.
– Это заразно?
Прямого ответа Райбис не дала.
– У меня-то все излечимо, – заверила она, явно пытаясь его успокоить. – Но раз уж тут вирус гуляет… Ладно, не пойду я никуда, ничего страшного. – Она кивнула и потянулась к выключателю передатчика. – Лучше полежу, попробую заснуть. С моей болезнью надо спать как можно больше. Завтра я вам позвоню. До свидания.
– Нет, приходите, – сказал Макуэйн.
Девушка просветлела.
– Спасибо.
– Только не забудьте захватить сигнализатор. Есть подозрение, что как раз начнут запрашивать телеметрию, и…
– Да в жопу телеметрию! – с ненавистью выкрикнула Райбис. – Мне осточертело торчать в этом куполе! Вот вы еще не спятили от того, что сидите тут и разглядываете бобины, счетчики, датчики и прочую дрянь?
– По-моему, вам пора домой, – произнес он.
– Нет, – сказала она несколько спокойней. – Я буду четко выполнять все инструкции медслужбы, закончу химиотерапию и вылечу этот долбаный склероз. А домой не поеду. Лучше приду к вам и состряпаю что-нибудь на обед. Я хорошо готовлю. Моя мать была итальянкой, а отец – чикано[10], так что я всегда кладу приправы, только здесь их негде достать. Но я придумала, чем их заменить. Поэкспериментировала со всякой синтетикой.
– В концерте, который я буду передавать, – сменил тему Макуэйн, – Фокс исполняет новую версию «Преследования» Доуленда.
– Это про полицию?
– Нет. «Преследовать» в смысле «ухаживать», «добиваться руки». То есть дела любовные.
И тут он сообразил, что над ним подшучивают.
– А хотите знать, что? я о ней думаю? – спросила Райбис. – Одна сентиментальность, причем подержанная, а она гораздо хуже обычной – тут и своего-то ничего нет. И лицо у нее какое-то перевернутое. И губы злые.
– А мне нравится, – сухо обронил Макуйэн, чувствуя, что и сам впадает в бешенство. «И вот тебе-то я должен помогать? – спросил он мысленно. – Еще и с риском заразиться, и все ради того, чтобы ты тут оскорбляла Фокс?»
– Я сооружу вам бефстроганов с лапшой и петрушкой, – заявила Райбис.
– Да мне и так неплохо.
Она помялась, затем продолжила тихим, нерешительным тоном:
– Так вы не хотите, чтобы я приходила?
– Я…
– Я очень напугана, мистер Макуэйн. Через пятнадцать минут меня снова вырвет от нейротоксита-4. Но я боюсь одиночества. Не хочу оставлять свой купол, но и сидеть одна не хочу. Извините, если обидела вас. Просто для меня Фокс смешна. И больше о ней ни слова, обещаю.
– А у вас хватит… – Он решил выразиться потактичней. – Вы уверены, что готовка вам по силам?
– Пока что силы есть. Потом слабость будет долго-долго расти.
– Как долго?
– Почем знать.
Ты умрешь, подумал Макуэйн. Это знал он, знала и она. Говорить что-то не было нужды. Они оба участвовали в заговоре молчания. Смертельно больная девушка хочет приготовить мне обед, подумал он. А я об этом не просил. Надо отказать ей. И не надо пускать к себе в купол. Упорство слабых, подумал он. Какая ужасная мощь. Как им проще кинуться под ноги сильному!
– Благодарю, – сказал он. – С удовольствием с вами отобедаю. Только по дороге держите со мной радиосвязь – чтобы я знал, что все в порядке. Обещаете?
– Ну да, конечно. Иначе, – она улыбнулась, – меня через сто лет найдут замерзшей вместе со всеми кастрюльками, сковородками, продуктами, да еще и синтетическими специями. А у вас ведь есть баллоны с воздухом, правда?
– Нет, в самом деле нет, – произнес он.
Зная, что его ложь видна как на ладони.
Еда была хороша на вкус и запах, но посреди обеда Райбис извинилась, покинула основную зону купола – его купола – и нетвердой походкой двинулась в уборную. Он старался не вслушиваться, уговорил чувства не воспринимать, а мозг – не сознавать. Девушку в уборной тошнило так, что она вскрикивала; Макуэйн стиснул зубы, отодвинул тарелку, а потом резко вскочил и принялся запускать аудиосистему. Зазвучал ранний альбом Фокс.
– А не найдется ли у вас, случайно, молока? – спросила побледневшая Райбис с порога уборной.
Он молча налил ей стакан молока – или того, что считалось молоком на их планете.
– У меня есть противорвотные таблетки, – сообщила девушка, приняв стакан, – да я забыла взять с собой. В куполе остались.
– Могу дать свои.
– Знаете, что мне говорили в медслужбе? – Ее голос кипел от негодования. – Уверяли, что от этой химиотерапии не бывает выпадения волос, а они уже начали выпадать целыми…
– Угу, – перебил он.
– Угу?
– Простите.
– Понимаю, это все вас расстраивает, – проговорила Райбис. – Обед испорчен, а вы… не знаю даже. Ну вот надо же мне было оставить таблетки! С ними я бы не… – Она умолкла. – В следующий раз возьму, обязательно. А это один из немногих альбомов Фокс, которые мне нравятся. Тогда она была чудо как хороша, правда?
– Да, – процедил он.
– Линда Бокс, – сказала Райбис.
– Что?
– Линда-боксерша. Мы с сестрой так ее называли. – Она неловко улыбнулась.
10
Чикано – потомки мексиканцев, проживающие на Юго-Западе США.
