погода, если на островах архипелага — в среднем за месяц — случается до двадцати туманных и пасмурных дней? Да и местные туманы — нечета всяким там европейским, да и всем прочим. Туманы Шпицбергена, доложу я вам, это нечто: вязкие, плотные, многослойные, иногда явственно пульсирующие — словно живые. И, кроме всего прочего, разноцветные: сиреневые, розовые, лиловые, густо-фиолетовые, светло-жёлтые, голубоватые. А ещё и серые кучевые облака — постоянно и коварно — так и норовят опуститься с небес, полностью поглощая-окутывая горные скалистые вершины и вечные ледники, не доходя до тундровых болотистых равнин всего-то метров на сто с небольшим. Короче говоря, дополнительные лошадиные силы в такой непредсказуемой обстановке никогда не будут лишними.

Та же история и с заменой колёс на пластиковый катамаран. Для того чтобы резиновые колёсики беспрепятственно крутились, нужна ровная и твёрдая площадка. А с этим, как раз, на архипелаге наблюдались существенные трудности-сложности. То бишь, имели место быть сплошные скалистые нагорья, бугристые ледники, сланцевые россыпи да вязкая болотистая тундра. Где они — твёрдые и ровные площадки? Ау! Нет ответа… Зато различных водных поверхностей здесь было в избытке: морские бухты и заливчики, длинные и извилистые фьорды, тундровые озёра, мелкие речные разливы. Садись — не хочу. Если, понятное дело, твой летательный аппарат является гидропланом.

Теперь про переделку переднего кресла. Как, скажите, закрепить на кресле, предназначенном для человеческого зада, собаку? Пусть и достаточно крупную? Причём, надёжно закрепить? И чтобы — при этом — означенному псу было удобно и комфортно? Правильно, очень трудно. Практически невозможно. Поэтому Тим кресло и переделал. Вернее, старое снял и заскладировал в ангаре, а на его место установил новое, изготовленное вручную — по тщательно снятым меркам и собственным чертежам.

Зачем Тим брал с собой в полёты хвостатого Клыка? И куда, вообще, он летал?

Начну, пожалуй, со второго вопроса. Тим Белофф летал на работу. То есть, по важным и неотложным делам, непосредственно связанным с его служебной деятельностью. А трудился он в должности — «старшего инспектора по охране дикой природы». Обязанности? Элементарные. Во-первых, бдительно и неустанно охранять дикую природу. Во-вторых, старательно и пристально наблюдать за туристами, регулярно посещавшими семь Национальных парков, организованных на Западном Шпицбергене, то есть, на главном острове архипелага. Дабы означенные легкомысленные туристы не нарушали строгих и жёстких правил посещения. В-третьих, целенаправленно и безжалостно бороться с бесстыжими браконьерами, которые редко, но, всё же, проявляли себя.

Теперь по псу. Ну, не любил Тим надолго расставаться с единственным и закадычным другом-приятелем. С единственным? Да, с единственным. Так, вот, получилось…

Вообще-то, к Тиму на Шпицбергене относились не плохо. То есть, уважали, ценили и прислушивались. А некоторые островные индивидуумы (с мутными и нечистоплотными наклонностями), даже откровенно побаивались. И не на пустом месте, надо признать, побаивались — уже были зафиксированы прецеденты, в результате которых образовывались качественные синяки под глазами, образцово-рассечённые брови и выбитые зубы. У побаивающихся и мутных, понятное дело, образовывались.

Инспектор Белофф на архипелаге слыл: нелюдимым, честным, язвительным, странным, немногословным, хмурым, отважным, жёстким, насмешливым, неприхотливым, желчным, справедливым, бесконечно-упрямым, чудаковатым, непреклонным, ехидным, суровым, не в меру прямым и не от мира сего… Короче говоря, брутальным — до полной и нескончаемой невозможности. То бишь, до мозга костей. Отсюда и однозначно-заслуженное прозвище — «Брут».

Островные же девушки и женщины считали Тима — в дополнении к вышеперечисленному — привлекательным, симпатичным, интересным, харизматичным и даже весьма сексуальным. Более того, собравшись — скучными зимними вечерами — тёплой компанией, они обожали (многими, заметьте, тёплыми компаниями), перемывать странному и нетипичному инспектору его многострадальные брутальные косточки.

Примерно в следующем ключе:

— Такой красавчик и душка, слов нет. Брутальный-брутальный. Таинственный-таинственный. Дерзкий-дерзкий. Независимый-независимый… Как будто бы — прямо позавчера — сошёл с киноплёнок славных голливудских блокбастеров.

— Это точно. Вылитый Брюс Уиллис, многократный и заслуженный спаситель Мира.

— Ага. Только значительно моложе и росточком чуток повыше. А вместо «брюсовских» мужественных залысин — не менее мужественный белобрысый ёжик. Колючий-колючий, наверное… Только, вот, на наш прекрасный женский пол противный Брут никакого внимания не обращает. Ни малейшего. Сволочь брутальная и бессердечная…

— Может, он — голубой? В том смысле, что гей?

— Ну, подруга, ты и сказала… Ха-ха-ха! Ляпнуть такое. Я сейчас, честное слово, описаюсь. Гея, тоже мне, нашла… Ха-ха-ха!

— А, что такого?

— Рассказываю. В прошлом году мой Гарольд летал — через Осло — в голландский Амстердам. Родственников посещал с визитом вежливости. Его младшую сестрёнку Хильду угораздило выйти замуж за голландца. Учудила, право слово, пигалица рыжеволосая. Теперь, конечно, локотки кусает от досады. Больно уж эти голландцы беспокойные, суетливые, капризные, непредсказуемые и непостоянные. Из серии — семь пятниц на неделе. И в бытовом плане, и, главное, в сексуальном. Привередливые — не приведи Бог. И это им — не так, и так, понимаешь, не сяк. Извращенцы длинноногие… Впрочем, дело совсем и не в этом. Рассказываю. Идёт, значит, мой Гарольд по Амстердаму, пересекая — наискосок — район Де-Валлетьес…

— Тот самый райончик, по которому проходит знаменито-развратная улица Красных Фонарей?

— Ну, да. Его… А чего это, коровы хмельные и толстомясые, вы так язвительно и глупо хихикаете? Мой муженёк, как уже и было сказано выше, просто-напросто пересекал этот нехороший Де-Валлетьес. Пе-ре-се-кал. Угол, так сказать, срезал, направляясь в гости к любимой сестрёнке. А вам, дуры похотливые, всё только хихоньки да хаханьки. Угомонитесь уже, фантазёрки недоделанные… Итак, идёт это Гарольд по известной вам улице. Меланхолично насвистывает мелодию норвежского гимна, курит и с любопытством (но без похоти!), озирается по сторонам. Чес слово, без похоти. Совсем. Заканчивайте ржать, кобылищи островные… Глядь, а из дверей одного публичного заведения Брут — собственной брутальной персоной — выгребает. Довольный такой весь из себя, умиротворённый и смазливыми девицами облепленный со всех сторон. Теми самыми девицами, понятное дело, которые трудятся по самой древней на нашей Земле профессии. Мол, вывалили — всем кагалом размалёванным — проводить щедрого и эксклюзивного клиента. Лопочат, кудахчат, воркуют, хихикают, восторгаются и благодарят, бестолково перебивая друг друга… А муж-то у меня — не промах. Ни какой-нибудь там шведский, финский или датский простак. Дождался, когда Брут отчалит подальше, да и подошёл к развратным барышням с наводящими вопросами. Мол: — «Кто, что, зачем, почему и почём?». Ну, болтливые проститутки ему всё и рассказали-поведали. Выяснилось, что один раз в году, во время обязательного служебного отпуска (в ЮНЕСКО с этим строго: хочешь, не хочешь, а отгулять отпуск обязан), Брюс прилетает в Амстердам и целый месяц шляется по местным борделям-притонам, с усердием пользуя тамошних весёлых и отвязанных гетер. Подчёркиваю, с немалым усердием и искренним прилежанием. Благо, по утверждениям девиц облегчённого поведения, мужской

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату