Сколько мы так простояли в прихожей я не знаю, но, рано или поздно все заканчивается. Успокоившись, мама уже обычным голосом принялась выспрашивать, что со мной случилось и где я был. К моему удивлению, информацию о моей временной смерти она восприняла очень спокойно. А факт моего ограниченного возрождения ее, кажется, даже порадовал. Пройдя на кухню и усадив меня за стол, мама принялась готовить завтрак, параллельно рассуждая о положительных аспектах принудительного труда.
– А что тут такого? – на мое возмущение по поводу ущемления прав людей, она возразила с явной убежденностью в голосе: – раньше тоже работали, только теперь будут делать все не абы как, а на совесть!
Насупившись, я решил не обострять обстановку и примолк. Мама только-только успокоилась и даже стала улыбаться. Мне как-то не хотелось ее вновь расстраивать, начиная отстаивать свою жизненную позицию и не соглашаясь с высказанным мнением.
"-Время рассудит, кто прав", - мысленно сказал я сам себе, понимая, что только действительно чего-то добившись, я перестану быть для своих родителей несмышленым ребенком и к моему мнению будут прислушиваться.
Накормив завтраком, который больше напоминал обед и ужин вместе взятые, мама отдала второй комплект ключей от моей квартиры. Уже собираясь встать из-за стола, я поймал ее взгляд и, неожиданно для самого себя, передумал уходить. Что именно "плескалось" в глубине ее глаз я так и не понял, но решение не оставлять маму одну, по крайней мере до тех пор, пока не вернется отец, прочно засело в моей голове и оставалось там незыблемым, не смотря на все доводы рассудка.
"-Ладно, успею еще в интернете посидеть", - успокаивал я сам себя, пройдя в гостиную и плюхнувшись на диван.
Рука привычным жестом нащупала пульт и я включил телевизор. Прощелкав по каналам, из пятидесяти я нашел только три, по котором еще шло вещание. Ни одного коммерческого или развлекательного канала не было. Оставив первый государственный, я приглушил звук, мама присела рядом, прижавшись к моему плечу.
– А у того, кто это придумал, все получилось, – неожиданно сказала она и, дождавшись, когда я с удивлением на нее посмотрю, пояснила: – переделать целый мир и не привести его к апокалипсису, это надо постараться.
– Я тоже не понимаю, как можно было сделать так, чтобы перед внутренним взором постоянно отображался интерфейс, а ведь еще где-то должен быть сервер, с которым происходит обмен данных, – решив, что именно об этом говорит ма, сказал я: – во было бы здорово найти это "хранилище" и переписать статусы своего тела!
– Не думаю что сервер, как ты его понимаешь, материально существует, – улыбнувшись и чмокнув меня в макушку, мама погасила возмущение, готовое сорваться с моего языка: – если существует информационное поле планеты, в котором прописано все, как живые существа, так и невоодушевленные предметы, то и "программное обеспечение" должно функционировать именно в нем, а не стоять в железном шкафу какого-нибудь здания.
– При чем здесь невоодушевленные предметы? – не зная, что возразить, высказался я: – ведь изменились только люди, все остальное осталось по прежнему!
– А одежда, которую ты носишь? – взъерошив в очередной раз мои волосы, мама опустила руку, проведя ладонью по рукаву моей куртки: – насколько я поняла, эти вещи влияют на человеческие тела, при этом функционируют они явно не на принципах старого мира.
Надетый на меня комплект одежды не давал никаких плюсов, но оставшийся в шкафчике морга сет "медбрата", действительно усиливал характеристику ловкости и поднимал сопротивление к Холоду. Никаких проводов, батареек, или иных приборов, ни на одежде, ни в ткани, не было. Не имея очевидных доказательств не правоты матери, я задумался, как лучше ей возразить.
– И откуда ты это узнала? – наконец то нашелся я: – по "ящику" рассказали?
– И по "ящику" тоже, – как ни в чем не бывало кивнула она, после чего, взяв небольшую паузу, добавила: – я все свободные очки в интеллект распределила.
– И зачем? – действительно не поняв, удивился я.
– Вложившиеся в силу люди стали сильнее, в ловкость – ловчее, – как несмышленому принялась объяснять мама: – а мне всю жизнь хотелось быть умной, вот и сбылась моя мечта.
Взглянув еще раз на свою маму, я не мог не отметить ее цепкий взгляд и какое-то просветленное, без "печати" рассеянности, лицо. Раньше она была совсем не такой, задумавшись о том, как оказывается вложение свободных очков меняет человека, я закономерно подумал о себе.
– А тем, кто вложит все очки в мудрость? Какими станут такие люди? – постаравшись не выдать себя голосом, как можно беззаботнее поинтересовался я.
– Думаю, таких людей можно будет называть "широкой души человек" или "золотое сердце", - ничего не заметив, улыбнулась ма.
"-Быть добреньким?! Помогать всем?! Входить в чужое положение и всепрощать?! – мысленно скривился я, и, категорически не согласный с вариантом такого будущего, тут же нашел другой, импонирующий мне куда больше, психологический типаж личности: – тираны и деспоты ведь тоже хотят всеобщего блага, так что я пойду другой дорогой, ведя человечество к процветанию и счастью через боль и кровь!"
Видимо промелькнувшие в моей голове мысли отразились каким-то образом на лице. Мама тут же повернулась ко мне, уставившись цепким взглядом. Наигранная улыбка, которую я изобразил по привычке прежних лет, на этот раз не сработала и мама стала еще задумчивее.
– Леша, ты ведь возродился по ограничению?! – и, зная ответ, продолжила: – а какой Труд выбрал? Чем ты теперь занимаешься?
Как бы мне не хотелось увильнуть от ответа, но, под ее "новым" взглядом, я не решился врать и рассказал все как есть. К моему удивлению, факт того, что родной сын матери в ближайшие годы будет вынужден проводить в морге по восемь часов в день, ни коим образом ее не расстроил. Наоборот, она улыбнулась и попросила описать, как все происходит.
– Значит ты сам выбираешь, кого возрождать, а кого нет? – уточнила она.
– Ну да, – не понимая пока, куда она клонит, согласился я.
– Это хорошо, – мама опять улыбнулась и пояснила: – рано или
