- Знаешь, Лёха, я иногда пытаюсь понять, вот смотри: природа – она так гармонична, спокойна и величава. В ней всё происходит по какому-то удивительному порядку, день сменяет ночь, и снова приходит день. Одно плавно переходит в другое. А времена года? Зима – это смерть и рождение одновременно, весна – беззаботное юношество, лето – страстное взросление, и вот уже осень – увядающие чувства и красота вперемешку с желанием вырвать ещё хоть один поцелуй канувшего лета до тех пор, пока безобразие старости не скроет снег зимы. Всё. Но эта смерть рождает новую жизнь, и миллионы лет этот цикл остаётся неизменным. Природа не ропщет. Все живые существа, кроме человека, конечно, принимают существующий порядок. И только люди приносят хаос, разрушение и беспорядок. А ещё говорят, что человек – венец природы. Да какая-нибудь там снежинка счастливее в сто раз любого человека, потому что летит и не думает ни о чём.
Алексей-Персей всё это время слушал, напряжённо вглядываясь в одну точку, куда-то за реку. Потом спросил:
- А ты думаешь, эта речка-вонючка не плачет? Правда, если судить по запаху, то уже не плачет. Когда – то здесь купались и ловили рыбу. А потом сто тонн говна вылили, и кирдык речке. Древние бы так не сделали. Но не сделали бы почему: потому что у них столько говна не было, или говна было меньше, потому что и людей было не так много, как сейчас? Вот охотник, он зимой лосям кормушки делает, хлеб и соль подкладывает.
- А летом убивает. Забавно. Я не понимаю охотников. А речка – да, похоже, преставилась. А вместе с ней и рыбки. А ты заметил, Лёха, что как только речка преставилась, тут же всё производство следом за ней тоже преставилось. Что у нас ещё в городе работает? Администрация, кабаки и похоронное бюро. Может, это тоже часть какого-то вселенского плана – там, где люди особенно набедокурили, им кислород перекрывают. А там, где по- божески живут, там зимой и летом плюс двадцать восемь. Непостижимы дела твои, Господи.
- С охотниками я не согласен. Охотник – это в крови. Поединок со зверем. Это даёт такие ощущения… - Алексей от избытка эмоций развёл руки в стороны и, не закончив фразу, зашёл с другого конца:
- Охотник любит зверей. Но убийство – это необходимая жестокость. Ведь он же не мучает зверя - пав-пав, и готово. И поесть, и приодеться. А люди? Сколько пыток придумали, сколько изощрённых убийств для уничтожения друг друга. Это разное. Охотник не убивает ради удовольствия. Удовольствие в самом процессе охоты, и оно сидит где-то на уровне инстинктов. А сколько хорошего для леса охотники делают… Вот ты что для природы сделал?
- Я не гажу, и не убиваю живые существа. И это уже не мало. Постой, ты в принципе, примитивно объяснил взаимоотношения человека с природой. Ну да, если мне нужно срубить сколько-то деревьев для постройки дома, я посажу в другом месте столько же. Если потребовалось кого-то съесть, то надо дать возможность «еде» вырастить потомство. Ужасно, и при таком раскладе, чем человек отличается от животных? Они делают всё то же самое, и без угрызений совести. Зачем тогда Бог? Давай, Лёха, лей, и я расскажу тебе про Василия, не зря же мы сюда пришли.
Выпив, и затянувшись сигаретой, Михаил продолжил:
- Читал Василия Кинешемского? – Алексей отрицательно покачал головой. - Понятно. А что ты о нём знаешь?
- Жил тут неподалёку, хорошо образованный священнослужитель, сначала репрессированный и после канонизированный. Бессребреник. Наверное, светлая душа.
- Вот именно, светлая. Не любят, Лёха у нас светлых. Потому что свет его очень многим поперёк горла был. На свету видно всю убогость человеческую. А он даже о том бардаке, что в храмах творится, писал. И ведь ничего не изменилось, Лёха, с тех пор, ни-че-го… Варвары. Как были дикарями, так и остались ими, только кушать приборами научились, да и то не все. - Михаил тяжело вздохнул и, опустив голову, легонько покачивался из стороны в сторону.
Алексей, словно почувствовал состояние друга, и губы у него дрогнули. Он справился со своей слабостью, не дав слезам выкатиться:
- Мих, ты чего? Да забей ты на эту херню. Ты классный мужик. Твои картины ещё всех нас переживут. Не думай. Давай, как птицы… Мих.. – Алексей обнял друга за плечо правой рукой, и когда Михаил поднял своё лицо, и повернулся, их глаза были так близко. Они замерли от неловкости ситуации. Алексей убрал свою руку с плеча друга и, прежде чем успел отстраниться, Михаил коснулся вскользь его губ своими губами. Это было больше похоже на случайность, чем на поцелуй. Тем не менее, это взволновало обоих. Они сидели, не глядя друг на друга, курили и молчали. Михаил думал, как воспримет Алексей, если услышит: «Лёха, ты такой красивый. Я хочу написать твой портрет…в полный рост…обнажённый…»
Алексей первым нарушил затянувшееся молчание:
- Миха, смотри, вот туда на край памятника. У меня глюки, или он шевелится? – Надо сказать, что к тому времени уже начало смеркаться. Водка была выпита, а пиво ещё не открывали.
- Что шевелится, памятник? – Стараясь казаться спокойным, и внутренне досадуя, что не успел сказать о своей мечте, переспросил Михаил.
- Да какой там памятник, кирпич угловой, смотри! – И Алексей указал рукой, в каком направлении смотреть.
Друзья даже наклонились вперёд, чтобы лучше видеть происходящее. Кирпич, лежащий у основания (не смотря на то, что сам памятник из чёрного мрамора, обиходить вокруг него денег, как обычно, не хватило) начинал импровизированный цветник, заботливо выложенный какой-то доброй душой. И цветы в нём цветут всегда с ранней весны и до поздней осени. Так вот этот кирпич как-то странно двигался, словно чья-то невидимая рука, раскачивая его, пытается вытащить из земли. Через некоторое время кирпич безвольно вывалился на небольшую площадку чуть ниже памятника. Михаил перекрестился. Из образовавшейся пустоты вылезло отвратительное чудище в «латах» и панцире, тёмно-коричневого цвета, чем-то напоминающее рака. Не успел Михаил вопросить: «Что же это за тварь божья», - как Алексей, разложив складной охотничий нож, вонзил его в чудище. Поддев его на острие ножа и, перевернув кверху жёлтым пузом, рассматривал с интересом, как могло это неведомое животное, размером в размахе лап с короткую боковую стенку кирпича, выворотить этот кирпич из земли. Чудище шевелило всеми своими лапами, отчаянно борясь за жизнь. Алексей повернулся на звук. Казалось, что-то большое грузно упало на землю.
