— Не помню, но охотно верю, — не соврал Марсель. — Вы не стесняйтесь, напоминайте. Как заметил мой старый друг по институту, можно заново шутить старые шутки… Впрочем, не так уж много я забыл, чтобы он за этот период превратился в мирового комика.
— Ваш оптимизм всегда поражал меня в самое сердце, поражает и теперь. Знаете ли, многие ломаются и от меньших травм, а вы угодили в страшную аварию, едва не потеряли память…
— Но ведь не потерял, — Марсель и впрямь всегда был дружелюбным и относительно (для своих) безобидным человеком, но некоторые вещи стали его раздражать, например — попытки родных и близких раздуть из мухи слона или стирать с него пыль, как с хрустальной вазы, по которой пошла трещина. К счастью, так делали немногие, нервная матушка да нервный Констанс. — Поверьте, я могу пересказать всё, чем занимался за это время, в чём мне немало помогла ваша супруга. Да и документы подтверждают, что я не только вас посетил, но и съездил в Рим…
— Вот именно, дорогой, — пропела Марианна и незаметно, под столом, положила Марселю руку на колено. Успокаивала? Да он даже голоса не повысил! Нет, всё-таки ещё один человек слишком уж переживает по пустякам. — Всё хорошо, и не будем возвращаться к прошлым печалям.
Продолжили беседовать о ерунде, а потом о делах более серьёзных — о блюдах на ужин, которые и впрямь радовали и глаз, и сердце, и желудок. Примерно как на рабочих совещаниях, Марсель поддерживал разговор, а сам думал о Риме. Жаль, конечно, что он не помнит саму поездку, но остались билеты, чеки, фотографии достопримечательностей… Всё это не заменит личных впечатлений, но, опять же, ничто не мешает путешествие повторить.
Дружелюбие дружелюбием, но Марселю никогда не нравилось, когда у него что-то отбирали — даже если этим чем-то были незначительные кусочки памяти, а воришкой — судьба и стечение обстоятельств. А смысл обижаться на судьбу? Видимо, мировому равновесию было угодно, чтобы так произошло…
— Идеально сбалансированный вкусовой букет, — проговорил Констанс, и эта фраза была похожа на камешек, брошенный в тихую-тихую воду. Бульк…
— Идеальный баланс, — повторил Марсель, пробуя вино. — И впрямь потрясающе. Друзья, я не люблю недоговорок… Мы уже об этом говорили за этим столом?
— О вине? Разумеется, много раз…
— Нет, о балансе. О равновесии, — пояснил Марсель, глядя на Констанса. Тот помолчал, пожевал губами, затем медленно кивнул.
— Да, дорогой мой, так оно и было. Мы беседовали о философии прямо здесь, о, если я не ошибаюсь, в тот же час. Принести вам экземпляр каких-нибудь сочинений?
— Нет-нет, просто вспоминаю. Не утруждайте себя.
Вот так всё легко и просто: забыл — спроси, вспомнил — уточни, и никаких тебе драматических ночных кошмаров, полузнакомых силуэтов в толпе и прочих тоскливых шаблонов, которые Марсель самую малость ненавидел после того, как наслушался о них от матери. Жалко, конечно, матушку, но она драматизировала всегда по поводу и без, а он — в порядке, и никакая дрянь не нарушит это равновесие памяти и забытья.
========== Часть 2 ==========
На бывшего однокурсника наткнулся случайно — проходя между институтом и синагогой, когда он выбегал из пятизвёздочного отеля на набережной Влтавы. Пока они шли навстречу, приветливо улыбаясь, Марсель механически подсчитал, на сколько лет затянулось невольное расставание — не то чтоб намного, но Мевен определённо не знал об аварии, следовательно, какие-то вещи можно говорить, а каких-то — не стоит. Что ж, любое суждение нуждается в проверке.
— Сколько, говоришь, не виделись? — как бы невзначай уточнил Марсель, выбираясь из крепких приятельских объятий.
— Да года три, если так подумать, — однокурсник подвоха не заподозрил и дал честный ответ, за что ему спасибо. — Хотя когда мы там пересеклись, пару месяцев назад? Это не считается.
— Настолько не считается, что я даже не помню, где это было, — подтолкнул его Марсель. Всего лишь невинная провокация, которая никому не испортит карму.
Изредка поглядывая на часы, Мевен без вопросов пересказал последнюю встречу; вполне обыденная ситуация, учитывая, что они оба — люди бизнеса и носятся по миру, не глядя на календари. Марсель сделал вид, что прекрасно помнит, как заехал в гости и выпил какой-то коктейль (припомнил мятный вкус и, тыкнув пальцем в небо, угадал), а также, разумеется, помнит о флэшке, которую оставил зачем-то приятелю. Вообще-то, жить с незначительными провалами в памяти оказалось куда проще, чем его запугивали тогда в больнице: главное — уметь добиваться нужной тебе информации, и вообще — добиваться, а уж с этим у него проблем не было никогда. Может, кто-то бы и осудил. Если б узнал.
— И ты не поверишь, она у меня с собой, — заметил Мевен, снова бросая взгляд на часы. — В номере… Знаешь, когда ещё увидимся, может, я отдам?
— Ты спешишь. Я же не дурак, срывать важную встречу, тем более — не свою, — у самого до назначенного часа ещё оставалось время, как раз чтобы прогуляться пешком, но однокурсник проявил настойчивость — естественно, из благих намерений, и через пять минут у Марселя на руках была ещё и флэшка. На ней, по словам приятеля, были «фотографии из отпуска» — так, во всяком случае, ему было сказано при вручении. Откровенно говоря, Марсель не стал бы называть поездку в Рим исключительно отпуском, ведь — как гласят документы и даже пресса — кое-что он там сделал, и у отца появился пусть и скромный, но всё-таки филиал в Трастевере.
Другой вопрос — зачем он отдал это Мевену. В двадцать первом веке хватало сетевых хранилищ и памяти на персональных компьютерах, чтоб не передавать из рук в руки флэшку, как раньше — фотоальбом. Пожалуй, это было единственное, что Марселя слегка удивило, но он виду не подал. Зачем человека беспокоить, тем более, у обоих важная встреча на носу.
Неизвестно, как всё прошло у старого друга, но у него — замечательно. При том, что батюшка разросся — то есть, простите, разрослось его влияние — уже не на одну страну, а пиарщики работали на совесть, долго расхваливать компанию не пришлось: собеседники и так всё прекрасно знали. В общем, дела складывались
