— Ваш тюфяк я сожгла, — брезгливо ответила Гиацинта. — Но вам подготовили прекрасную спальню с удобной кроватью…
— Я не сплю в кроватях… один, — вежливо уведомил её Трапп. — Если вы собираетесь последовать за мной, то наденьте башмаки. Здесь ужасно холодный пол.
Пальцы изящных ног в тонких чулках сами собой подогнулись.
— Фривольность давно протухшего ловеласа? — скрестив руки на груди, фыркнула гангрена. — Да бросьте. Эти ваши замашки устарели еще в прошлом веке.
— Ну, зато у меня есть новая перина. Не такая удобная, как тюфяк, но я привык к лишениям.
— Вы не бросите мою перину на пол в вашей грязной конуре!
— На что поспорим?
Горгона так и стояла, сверля его взглядом. У неё были странные, слишком темные глаза, в матовости которых не было никакой женственности.
Глаза расчетливой, холодной стервы.
— Смотрите, мышь, — без всякого выражение произнес Трапп.
Горгулья даже не попыталась взвизгивать или подпрыгивать. Лишь вздернула бровь и сказала ледяным голосом:
— Вы взбалмошный, никчемный солдафон.
— А вы отравительница.
«И?» — невозмутимо просигналила ему вторая бровь.
— Лучше занимайтесь своими делами и не лезьте ко мне, — посоветовал мерзавке генерал.
— Да кому вы вообще нужны!
— Вот именно.
— Я вам больше не скажу ни слова!
— Договорились.
Перина была не такой удобной, как тюфяк, но Трапп умел спать в любых условиях.
В этом он был настоящий мастер.
— Бенедикт! Бе-не-дикт!
Ласковый мелодичный голос кружил вокруг, напоминая о раннем детстве, запахе скошенной травы, нагретом солнцем цветущем луге.
— Бенедикт.
Открыв один глаз, Трапп увидел крупную брошь, потом золотистое кружево, потом изящную шею, а потом и две до смерти надоевшие ему мушки.
— Господи, гематома, что вам нужно?
— Гиацинта.
— Гангрена.
— Гематома.
Он захохотал и отвернулся к стене.
— Ступайте к черту, Гиацинта.
Позднее утро подбиралось квадратом света к любимой генералом трещине на стене.
— Я подумала, — ласковым лживым голосом заговорила горгона, — что хорошо бы нам поладить. Плохо, если мы будем ругаться. Давайте позавтракаем вместе и выпьем несколько примиряюших бокалов отличного вина из личных запасов его величества.
— К черту.
— У меня есть неплохой сыр и холодная говядина.
Рывком сев, генерал откинул с лица спутанные черные волосы, мимолетно отметив щедрую прядь седины в них.
— Эухения, чтобы тебя черти слопали! — завопил он. — Где мой завтрак?
— Вот же он, — отозвалась горгулья нежно.
Она сидела на полу перед ним на низком пуфике. Коротколапый столик был накрыт к завтраку. Сыр и мясо, хлеб и яблоки. И огромный, пузатый кувшин вина.
Трапп потянулся к кувшину, открыл пробку, понюхал, сделал большой глоток, прополоскал рот и выплюнул вино в открытое окно.
— Подлец! — послышалось оттуда шипение подслушивающей Авроры.
— Да не пытаюсь я вас отравить, — с досадой сказала Гиацинта.
— Отравить, может, и нет. Но напоить — еще как пытаетесь. Грандиозные планы на день, госпожа Де Ла Кру Кра?
— Де Ла Круа-Минор-Стетфилд-Крауч. Неужели так сложно запомнить?
— У меня для вас плохая новость, — отламывая себе внушительный кусок хлеба, сказал Трапп, — чтобы меня напоить, кувшина будет недостаточно. Понадобится целый бочонок. Так что вы задумали, милая?
Она глядела на него с такой ненавистью, что аппетит у него разыгрался не на шутку.
— Я ожидаю гостя, — процедила Гиацинта. — И мне вовсе не улыбается принимать его в вашем присутствии.
— Так бы сразу и сказали, — благодушно отозвался генерал, отдавая дань и сыру, и мясу. — А масла вы не захватили?.. Я могу пойти прогуляться.
— Правда?
— Конечно.
Он разлил вино по высоким бокалам и протянул один из них сидящей перед ним интриганке.
— Угощайтесь.
— Я не пью по утрам, — высокомерно заявила она.
Он вздохнул.
— Я так и думал, — с некоторой даже грустью проговорил Трапп.
С сожалением оставив еду, он аккуратно отодвинул столик в сторону. Гильотина с опаской наблюдала за ним. Одним стремительным движением скользнув вперед, он оказался за её спиной, плотно прижав её к своей груди. Даже не пытаясь ослабить захват, запрокинул назад её голову, довольно неласково потянув за волосы.
— Пейте, — велел он, поднеся бокал к её рту.
— Вы с ума сошл…
Трапп не дал ей договорить, вливая вино в открытые губы. Она зарычала, сжала зубы, попыталась выплюнуть, но он закрыл её рот рукой, и ей пришлось сделать глоток.
Так, офыркиваясь и отплевываясь, она и выпила оба бокала, не в силах противостоять его вежливым уговорам.
После чего с такой яростью вцепилась в его ладонь зубами, что он только глухо охнул.
— Дурак! — крикнула Гиацинта, едва не плача.
— Вы же хуже бродячей собаки, — разглядывая укус, пожаловался Трапп.
— Вы просто мерзкий, отвратительный… хрппп.
— Простите?
Но она только снова всхрапнула и тяжело привалилась к его груди.
— Эухения! — крикнул Трапп, укладывая крепко спящую горгулью на свою перину. — Заварите чаю! Мы ждем гостей.
5
Сидя на заборе в лучах яркого солнца, опальный, но все еще великий генерал припомнил свой первый год в ссылке.
Тогда он каждое утро выходил к дороге и до рези в глазах вглядывался в даль, ожидая курьера. Но один день сменял другой, а щенок на троне не спешил посылать за Траппом.
Когда король Джон еще не был королем, а генерал Трапп еще не был генералом, они, в целом, неплохо ладили.
Джонни был слабым и болезненным ребенком, слишком робким и застенчивым, и Трапп частенько таскал его по всему дворцу на своих плечах.
Шумный, беспокойный и энергичный, он появлялся при дворе, принося с собой запах костров и лошадей. Горничные и фрейлины, собаки и дети — все следовали за ним по пятам, как за ярмарочным зазывалой, а маленький Джонни смеялся в голос и превращался в такого же непоседу, как и сам Трапп.
Отец не одобрял его стремления к воинской службе. Советник короля, мудрейший и хитроумный политик, он считал, что оружие — удел дураков. Умники воюют головой.
Иногда Траппу становилось интересно, какое занятие выбрал для себя его младший брат, Чарльз. Ему было пятнадцать, когда они виделись в последний раз.
Ни одного гостя, кроме деревенских жителей, за десять лет не появилось на этой дороге.
Траппа однажды как будто стерли ластиком, и никто: ни верные боевые друзья, ни родственники, ни любовницы — никто не написал за эти годы ни единого письма и не решился на визит.
Иногда Трапп брался за бумагу сам, но все его письма летели в камин.
А потом он перестал и пытаться их написать.
Стук копыт застал генерала врасплох.
Возможно, где-то в глубине души он надеялся, что живет на заколдованном острове, куда его друзья не могут найти дороги.
Но вот он, всадник в темном плаще, который мчался так быстро, что его лошадь была очень уставшей.
Еще чуть-чуть — и всадник загнал бы её.
Спрыгнув с забора, Трапп открыл ворота, позволяя гостю заехать во двор.
— До чего вы лошадь-то довели, — возмутился он, как только тот спешился.
Взяв животное под уздцы, он прошел с ним несколько кругов, потом принес ведро воды и только после этого повернулся к человеку.
— Кто вы такой? — спросил он.
Пшеничные пышные волосы, молодость и задор, пылкий взгляд
